Когнитивные способности развиваются неоднородно. Некоторые, например способность формировать понятия, являются врожденными. Другие, такие как исполнительные функции, едва обозначены в первые месяцы жизни. Самый наглядный пример – развитие сетевой системы внимания. В когнитивной нейронауке вниманием называют механизм, позволяющий нам избирательно сосредоточиваться на конкретном аспекте информации и игнорировать все сопутствующие элементы.
Все мы иногда (или часто) испытываем проблемы с вниманием – к примеру, когда мы с кем-то беседуем, а рядом идет другой интересный разговор[7]. Из вежливости мы стараемся сосредоточиться на собеседнике, но наш слух, взгляд и мысли направлены в другую сторону. Здесь различают две составные части, направляющие и ориентирующие внимание: эндогенную (внутреннюю), то есть наше желание на чем-то сосредоточиться, и экзогенную (внешнюю), которая обусловлена внешними стимулами. К примеру, управление автомобилем представляет собой конкурентную ситуацию между этими частями, поскольку мы хотим сосредоточиться на дороге, но нас отвлекают рекламные вывески, яркие огни или красивые пейзажи, – одним словом, все то, что запускает механизм экзогенного внимания.
Майкл Познер, один из отцов-основателей когнитивной нейронауки, выделил механизмы внимания[8] и установил, что они состоят из четырех элементов.
Внешняя ориентация.
Внутренняя ориентация.
Способность поддерживать внимание.
Способность отключать внимание.
Он также обнаружил, что в каждом из этих процессов участвуют разные системы головного мозга, включая лобную, теменную и переднюю поясную кору. Кроме того, каждый из этих элементов развивается в своем темпе, а не в унисон с остальными.
Например, система, позволяющая концентрировать внимание на новых объектах, формируется гораздо раньше, чем та, которая позволяет нам отключать внимание. Поэтому сознательно переключить внимание очень трудно. Это важно понимать, когда мы имеем дело с ребенком, – например, если нужно остановить детский плач. Некоторые родители интуитивно находят верный способ, очевидный для тех, кто понимает, как развивается внимание: нужно не успокаивать ребенка, а предложить ему отвлекающую альтернативу. Тогда безутешный плач прекращается, словно по волшебству. В большинстве случаев ребенок не испытывает горя или страданий, но плачет по инерции. То, что это происходит со всеми детьми на свете, – не магия и не совпадение. Это отражение того, кто мы есть (и были) в данный момент развития: мы можем сосредоточиться на каком-либо внешнем стимуле, но не можем осознанно отключить внимание от него.
Разделение элементов мышления позволяет строить гораздо более гибкие отношения между людьми. Ни один родитель не станет заставлять шестимесячного младенца бегать и не расстроится, если тот не побежит. Почти так же знание о том, как развивается внимание, помешает родителю принуждать маленького ребенка к невозможному: например, просто перестать плакать.
Языковой инстинктПомимо готовности к формированию понятий, мозг новорожденных предрасположен к восприятию языка. Это может показаться странным. Разве можно родиться с предрасположенностью к французскому, японскому или русскому языку? На самом деле мозг «готов» ко всем языкам, поскольку они, во всем многообразии звуков, имеют много общего. Эта революционная идея принадлежит лингвисту Ноаму Хомскому.
Все языки обладают сходными структурными свойствами. Они организованы в слуховой иерархии фонем, которые образуют слова, а их сочетания формируют предложения. Предложения имеют синтаксическую структуру и способность к рекурсии[9], которая придает языку большую гибкость и эффективность. Исходя из этой эмпирической предпосылки, Хомский предположил, что усвоением языка в младенчестве управляет системная организация мозга. Это еще один аргумент против концепции tabula rasa: мозг обладает четкой архитектурой, которая, помимо всего прочего, делает его идеально подходящим для усвоения языка. Аргумент Хомского объясняет, почему дети с такой легкостью учат языки с их сложными грамматическими правилами.
Теперь эта идея подтверждена множеством наглядных примеров. Один из самых интересных был представлен Жаком Мехлером, который давал французским младенцам младше пяти дней от роду слушать разные фразы, произносимые разными людьми, как мужчинами, так и женщинами. Единственное, что было общим для этих фраз, – все они произносились по-голландски. Время от времени язык внезапно менялся на японский. Мехлер пытался выяснить, может ли такая перемена удивить ребенка; это показывало бы, что младенцы способны распознавать и систематизировать язык.
В данном случае критерием удивления для младенцев было не направление взгляда, а интенсивность, с которой они сосали свои пустышки. Мехлер обнаружил, что когда язык изменялся, младенцы начинали сосать энергичнее, – как Мэгги Симпсон[10], – что указывало на восприятие чего-то значимого или нового. Самое интересное – этого не произошло, когда он повторил эксперимент, но прокрутил запись фраз задом наперед. Это означает, что младенцы не обладают способностью систематизировать звуки как таковые, но их мозг настроен именно на обработку языка.
Мы обычно считаем, что врожденные способности противоположны приобретенным. Но можно рассматривать врожденные способности как нечто приобретенное на медленном огне эволюционной истории человечества. Поскольку человеческий мозг с рождения предрасположен к усвоению языка, есть шанс найти зачатки этих способностей у наших эволюционных родственников.
Именно это доказала группа Мехлера, когда продемонстрировала, что обезьяны также обладают слуховой чувствительностью к языку. Как и младенцы, обезьяны-тамарины реагировали удивлением каждый раз, когда язык, который они слушали в ходе эксперимента, неожиданно менялся. Это относилось только к связной речи и не наблюдалось при прослушивании задом наперед.
Это было настоящее откровение и подарок для прессы. Заголовок «Обезьяны говорят по-японски» – прекрасный пример того, как можно разрушить научное открытие дешевой сенсацией. Тем не менее эксперимент доказывает, что все языки основаны на чувствительности мозга приматов к определенным сочетаниям звуков. В свою очередь, это может частично объяснить, почему большинство людей с легкостью понимает устную речь в очень раннем возрасте.
