Поднявшись на четвереньки, я увидела прямо перед собой пару чёрных ботинок и нежно-сиреневый подол платья.
— Знаете, дорогая, — сказала я, подбирая книги, — лучше бы вы смотрели, куда идёте. Не будь я любимой дочерью весьма выдающихся гробовщиков, я бы настучала вам по голове вот этой увесистой книгой о злобных привидениях.
С поистине королевским достоинством я встала и посмотрела своей обидчице в лицо. Всё это произошло слишком быстро, чтобы я успела сдержать крик изумления.
Матильда Баттерфилд улыбалась, однако в её глазах таилась злоба.
— Привет, Покет, — сказала она.
3
Я сложила книги на край длинного стола, за которым копошились неухоженные профессора истории, и в изумлении уставилась на Матильду. Мой вид в эту минуту наверняка выдавал всю бурю охвативших меня чувств.
— Какого чёрта ты здесь делаешь? — спросила я.
Она недобро глянула на меня из-под тёмной чёлки:
— Вообще-то это тебя не касается, Покет, но если тебе так уж надо знать, мы с мамой вынуждены были уехать в Лондон, потому что оставаться в Баттерфилд-парке стало совершенно невозможно.
Я кивнула, ощутив, как сердце моё переполняет печаль:
— Конечно. После смерти Ребекки…
— Ребекка? — Матильда нахмурилась, словно не понимала, о ком я говорю. — Ах да, разумеется. Да, это всё, конечно, очень печально, но ведь каждый день кто-нибудь да умирает, и ничего такого. Нет, жизнь в Баттерфилд-парке стала невыносимой после того, что случилось на балу в честь моего дня рождения, и мы обе знаем, кто во всём виноват, верно, Покет?
— Не стоит так уж сильно винить себя, дорогая, — сказала я.
— Себя?! — Матильда возмущённо топнула ножкой, и все профессора неодобрительно посмотрели на неё. — Это ты во всём виновата, Покет! Шею бы тебе свернуть! Какой же дурой надо быть, чтобы свалиться с люстры прямо в мой деньрожденный торт! Теперь всё графство хихикает у меня за спиной!
— Признаю, я привнесла некоторую долю сумятицы в твой праздник, но зато он получился неповторимым. Благодаря мне бал в честь твоего дня рождения прославился, а славу, даже дурную, не купишь за деньги.
Матильда прищурилась:
— Объясни.
— На самом деле всё очень просто. О твоём дне рождения люди будут вспоминать годами, десятилетиями. Я практически уверена, что будут и другие праздники, на которых девочки станут прыгать с люстры в торт, но твой навсегда останется первым и потому совершенно особенным.
В глазах Матильды появилось мечтательное выражение:
— Я замечала, как все шушукаются у меня за спиной, когда выбиралась в деревню. Да, они таращатся на меня и сплетничают обо мне, потому что мой праздник был самым удивительным событием, какое им довелось увидеть за всю их жалкую жизнь!
Я покачала головой:
— Думаю, они таращатся и шушукаются, потому что ты на редкость неприятная особа. Но твой день рождения они и правда запомнят на всю жизнь, а только это и имеет значение, верно?
Профессора истории уже в открытую показывали на нас и перешёптывались. Разговоры в читальном зале не поощрялись. Библиотека была моим единственным местом отдохновения от похорон и смертных одров, и мне не хотелось её терять. Поэтому я схватила Матильду за руку и поспешно потащила её к выходу.
Каменные стены библиотеки и мостовая перед ней блестели в лучах яркого солнца. Пока мы спускались по парадной лестнице, Матильда пробубнила, что мама ждёт её в отеле поблизости, где они будут обедать.
— А леди Элизабет приехала с вами? — спросила я.
Матильда остановилась у подножия лестницы:
— Бабушка говорит, что слишком плохо себя чувствует, чтобы путешествовать, но я ей не верю.
Я немедленно воспользовалась возможностью задать вопрос, который не давал мне покоя:
— Как она?
— Сломлена, — тихо отвечала Матильда. Потом в голосе её вновь зазвенели злые нотки: — В Баттерфилд-парке больше не принимают гостей, только доктор иногда навещает бабушку. Мама говорит, бабушка горюет, но лично я считаю, что нельзя думать только о себе. Ребекка умерла, её не вернуть — так что теперь, нам всем до конца жизни ходить в трауре?
— Но ты ведь тоже грустишь о Ребекке… правда?
Матильда обернулась и уставилась на парк, расстилавшийся позади нас:
— Оно всё ещё у тебя?
— Что?
— Ожерелье.
— А, ну да, припрятано в надёжном месте.
— Мама верит, что это алмаз убил Ребекку. А ты что думаешь, Покет?
Звонкий смешок сорвался с моих губ (надеюсь, прозвучал он убедительно):
— Как может бриллиант убить человека?
— Почему ты не продала его, Покет? — Матильда оглядела мой ненавистный фартук и подбитые гвоздями тяжёлые башмаки. — Если тебя приодеть и привести в порядок, возможно, кто-то даже захочет удочерить тебя.
Я пожала плечами:
— Меня уже удочерили.
— Правда?
— Да. Чудесная семья. У них процветающее дело. Красивый дом. Они окружили меня такой любовью и заботой, что просто не продохнуть. У меня даже старшая сестра теперь есть. Гретель сейчас в пансионе благородных девиц в Париже, и я надеюсь, мамаша Снэгсби и меня туда пошлёт, когда придёт время.
Яркие губы Матильды искривились в коварной улыбке:
— Выходит, жизнь у тебя наладилась, Покет?
— Ещё как наладилась. Лучше просто некуда.
Тут Матильда повернулась и пошла прочь. Даже не попрощавшись.
— Может, выпьем как-нибудь чаю вместе? — крикнула я ей вдогонку. — Или погуляем в Гайд-парке? Я, конечно, всё время ужасно занята, но как раз следующие семь-восемь недель совершенно свободна!
Матильда не обернулась:
— Это вряд ли, Покет.
Домой я возвращалась в расстроенных чувствах. Все эти дни я продолжала думать о Ребекке, но после встречи с Матильдой трагические события в Баттерфилд-парке всплыли в моей памяти во всех зловещих подробностях. Смерть Ребекки была ужасна. Бедняжка всего-то и хотела снова увидеть свою маму. Поэтому и надела ожерелье с алмазом Тик-так. Однако мисс Фрост сказала мне, что дух Ребекки унёсся в Проспу, поэтому даже после смерти ей не суждено воссоединиться с матерью. Мысль о том, что это я принесла злосчастный камень в Баттерфилд-парк, тяжким грузом лежала у меня на душе.
