Не хотел узреть Игорь, что подчас содеянное потом с трудом восстанавливается по крупицам. Ведь было такое уже недавно, когда неожиданно и нелепо обрушенный мир с Византией был едва установлен усилиями иных более разумных людей. Не был достаточно крепок его дом на берегах Днепра, здесь ещё помнили старых князей Аскольда и Дира, а Игорь был находником, хоть и выросшим здесь. Победить соперника, доказать свою зрелость — оказалось важнее временного смирения для последующего укрепления власти.
Глава 2
На спешные сборы дружины мало кто обратил внимание: князь часто отъезжал на ловы. Свенельд, после того как Ольга деятельно взяла вожжи княжеского правления, перестал смотреть с негодованием на Игоревы потехи. Но слух с низов, из дружинной избы тонкими песчаными струйками просочился уже на другой день. А когда стало известно, что Игорь, пройдя несколько поприщ вверх по Днепру, ушёл на заход, сомнений не осталось. Свенельд был в ярости — Игорь ушёл тайно, как тать на грабёж. Первой мыслью было самому пасть на коня и скакать останавливать дурня, но разум подсказал, что тем унизит и себя, и князя, что не вьюноша уже, тем самым уронив достоинство всего княжьего дома. Холодное спокойствие Ольги, раннюю мудрость которой воевода уважал, отрезвила его:
— Не переделаешь его. Собственные неудачи вразумят рано или поздно.
«Щенок!» — зло дышал воевода. Со стороны сам себе он напомнил пчелу, в борть которой постоянно забирается медведь сводя на нет кропотливый труд. Впервые в жизни Свенельд пожелал Игорю смерти. Гонца всё же он послал и, как ожидалось, тот вернулся от князя ни с чем.
Отходящая осень тяжело уступала зиме, отвечая на ночные морозы теплым умирающим дыханием. По раскисшим от выпавшего и растаявшего снега дорогам въезжали в древлянские селения. И старосты, и волостели вели себя везде одинаково: настороженно разглядывали вооружённых людей, бледнели, когда узнавали, зачем те пришли. Никто не возражал — почти две сотни кметей отбивали охоту спорить. С суровой молчаливостью смотрели, как находники выносят из клетей кули со снедью и рухлядью, сводят со двора скотину. Дальше шло хуже: мужики сетовали, что лошадей князь их Мал забрал, скот пал, а хлеб родился плохо. Врали. Тогда Игоревы люди брали за шиворот волостелей и уговаривали, грозили, секли — помогало мало, не хотели древляне с нажитым расставаться. Дружинники ломали клети, разрывали землю, доставая зарытые мешки с зерном. Шарили по лесам, находя спрятанный скот. Когда не могли сделать всего этого, обозлившись брали полон и уходили.
Раз едва не дошло до сшибки. Возмущенные мужики собрались у крыльца дома старосты в одном из сел, где остановился Игорь, кое-кто был даже вооружен. Осторожно, чтобы не разозлить стоящих у входа кметей, лезли на крыльцо, настойчиво требуя князя. Было послано за остальными дружинниками, и те уже начали прибывать вооруженные. Слово за слово — и в воздухе повисла ругань. Один из мужиков нечаянно, а может, и намеренно ткнул одного из кметей в грудь рогатиной. Кованое жало скользнуло по железному кольчатому доспеху и ушло вверх, оцарапав дружиннику щеку. Кметь не стал выяснять, разбираться, зачем древлянский смерд это сделал, и ответил по-воински, как его учили, и от чего порой зависит жизнь. Меч молнией вылетел из ножен и, описав косую дугу, рассек древлянину грудь. Дружинники как один обнажили клинки, встали плотнее, спиной к терему, готовясь к драке. Но собравшиеся смерды не были воинами и смерть такого же, как они, сначала привела в замешательство. Гул, нарастая, прокатился по рядам. Кто-то негромко крикнул: «Ратуйте!», задние нажали на передних, но те, бездоспешные, умирать не спешили и потому уперлись. Собравшаяся толпа колыхалась, будто морская волна.
Князь вышел в накинутом на плечи бобровом опашне поверх полотняной рубахи, без шапки, в левой руке зажаты ножны, в которых до поры покоился смертоносным хищником меч. Сдвинув брови к переносью, вопросил:
— Что здесь?
Воцарившаяся на мгновение тишина прорвалась отдельными выкриками:
— Почто грабишь нас? Мы ведь данники твои!
— Не дело!
— Дань брали уже! Князь у нас есть, так с ним по правде и рядитесь!
— Мужика зачем убили? Тати!
Князь, оглядев смердов, мертвого, своих дружинников и продолжая хмуриться, отмолвил:
— Расходитесь! Дело миром решим, а за убитого виру[10]дам роду его!
Толпа еще колыхалась, огрызаясь окликами, но в драку лезть так и не решились, а Игоревы кмети потихоньку начали нажимать на передних. Князь круто развернулся и вошел в жило, не дождавшись, когда смерды окончательно разойдутся.
Весть о происшедшем разнеслась по земле быстро и так же быстро обросла легендами, превратившими небольшую замятию[11]едва ли не в резню. Теперь древляне расставались с добром легче — лишь бы не жгли, а то погорельцем зимою быть не сладко, а с голоду не помрем. Выкупали полоняников, что вереницей тянулись за обозом.
Зима переборола осень, наступив на землю белым холодным и властным сапогом. Снег больше не таял, хрустел под копытами коней, тащивших сани и волокуши с добычей. Часть уже отправили в Вышгород, чтобы не отягощать себя лишним. Путь держали к Искоростеню — древлянской столице.
Ивор Собака отговаривал князя идти в Искоростень:
— Обозлили мы древлян, худого бы не случилось.
В ответ Игорь хмурился:
— Как збродням бежать теперь? Мы за данью пришли, а не с набегом.
А в голове бродили, не давая покоя запоздалые мысли: «Ведь и верно как тати пришли, пограбили, а теперь домой собираются». Нежданно прихлынула злоба на воеводу Ивора: прав был Свенельд, когда говорил, что ни один из набольших людей Игоря не мыслит далеко, как холоп радуется сытному обеду, не задумываясь, будет ли такой же сытный ужин. Теперь Ивор готов уйти, а дальше? Дальше: презрительные взгляды жены и кормильца, пересылки с древлянами об уряжении прежних договоров, шёпот челяди — снова как за нашкодившим глуздырём[12]послед убирают. Нет, в этот раз он сам всё уладит. Чёрный бор с древлян князь имеет право собирать. Причина: новый поход весной на ромеев, а может, ещё на кого — до весны далеко. Не знал Игорь, что участь его уже решена на грозных вечевых сходах в Искоростене, что требовали от своего князя Мала расправы над находниками. И нерешительность Мала как держателя своей земли объяснялось только одним — русы не оставят безнаказанной смерть своего князя, а там: сожжённые древлянские сёла, сотни уведённых в полон, годы, потраченные на восстановление от разорения. В этом вся труднота княжеской власти — выполнять то, что требует народ, но не в ущерб будущему государства. Люди в Искоростене гордые, купцы, бояре, ремесленники. Летом здесь большой торг, не меньше, чем в днепровском Киеве: едут из немецкой земли, из Моравии, от угров и болгар. Русы ратною силою своей не дадут подняться древлянской земле, помнящей славу некогда живших здесь готов тервингов. Игорь жадностью своей стронул готовый сорваться с горы камень. Обозлённый грабежом народ (коль волк к овцам повадился, так не уйдёт, пока всех не вытаскает!) непреклонно требовал одного: смерти грабителям.
