С тех пор имперская корона стала не более чем игрушкой, за которою продолжали бороться лишь мелкие царьки, не обладавшие подлинной властью. Ги де Сполето носил ее с 891 по 896 гг.; затем она перешла к племяннику Карла Толстого — Арнульфу; после его смерти в 901 г. ее унаследовал один из его дальних родственников Людовик, король Прованский; и наконец последний из рода Каролингов, внук Людовика Благочестивого, Беренгарий Фриульский, король Италии, получил ее в 915 г. После его кончины в 924 г., больше не нашлось желающих занять императорский престол, который был дискредитирован бездарным правлением своих последних монархов. На сей раз империя Карла Великого действительно погибла.
Возрождение идеи империи
Если идея империи как политического образования и изжила себя, то идея империи как таковой продолжала жить. Ее истоки уходят глубоко в историю, историю сложную и насыщенную событиями. Она пережила все кризисы и не исчезла. И хотя испытания порой придавали ей новый облик, ее цели оставались прежними. Она зародилась в Риме и вплоть до начала Нового времени, когда Священная Римская империя рухнула, она сохраняла признаки своего происхождения. Прежде чем стать синонимом государства слово imperium обозначало власть, которой обладал правитель государства при монархической форме правления или же административные структуры в период республиканского правления. Воины победившей армии также провозглашали своего военачальника императором. Начиная с императора Августа, все последующие престолонаследники назывались императорами, поскольку в их обязанности входило руководство Империей. Поскольку влияние Рима распространялось на территории, которые в те времена считались цивилизованным миром, эти обширные земли (так называемый orbis romanus) были названы империей. За ее пределами жили только варвары. Стремление объединить народы, воспитанные в лоне греко-римской цивилизации, в какой-то мере оправдывало завоевания легионеров. Управление столь обширными территориями было тяжелейшей задачей. Институты государства, стремясь к совершенству, не оставляли императору сколько-нибудь эффективного механизма управления. Религия же использовалась для усиления власти. На заре имперской эпохи сакральная сущность правителя все более подчеркивалась. Государь становился предметом поклонения, сопровождаемого некими ритуальными действиями, например «проскинезой» — битием поклонов. Уклониться от этой церемонии означало поставить себя вне закона. Гонения на христиан изначально были вызваны их неподчинением закону, что ставило под угрозу целостность империи. Сопротивление Церкви было настолько сильным, число ее сторонников росло с невероятной быстротой, и в начале IV в. Константин позволил ей развиваться самостоятельно. Все закончилось тем, что он сам принял христианство, а при правлении последующих императоров даже начались гонения на язычников. Бесспорно, религиозные воззрения императоров изменились, однако природа имперской власти по-прежнему осталась религиозной по своей сути. Конечно, император больше не был божественной сущностью, однако он становился наместником Бога на земле. В храмах происходили церемонии, в которых участвовал как сам Господь, так и его наместник. Одежда и атрибуты императора, возгласы приветствия при его появлении, коленопреклонение, обязательное даже для высших государственных чинов, изображения, почитаемые народом, — для сакрализации образа императора использовались все возможные средства. Восточная империя сохраняла все эти ритуалы вплоть до своего падения в 1453 г. А Запад поддерживал с ней достаточно тесные связи, чтобы знать, какое великолепие окружало basileus. Идея империи сохранила все вышеперечисленные черты. Она по-прежнему была идейно связана с Римом, и поскольку все претенденты на место императора не всегда являлись правителями Вечного града, свои столицы они также называли Римом, например Константинополь — Второй Рим, Москва — Третий Рим. Один поэт даже назвал Ахен Roma ventura — Будущим Римом. С другой стороны, императору для поддержания престижа была необходима слава, добытая на поле брани, а чтобы его авторитет был общепризнан, требовались также средства для удержания власти. И наконец, он должен был иметь неприступный вид, подобающий наместнику Бога.
На Западе образ императора обрастал своими специфическими чертами. Римская церковь более, чем греческая, была озабочена проблемой обретения и сохранения независимости от государства. Вечное духовное требовало отделения от преходящего, временного, и прямые связи между двумя этими сферами просто отвергались. Вслед за Амвросием Августин еще более решительно заявил об опасности слишком тесного контакта между ними. Его «Божий град», влияние которого на средневековое мышление должно было быть сильным, показывал, что интересы империи и церкви могли не пересекаться в социальной плоскости, но каждый их этих институтов играл самостоятельную роль, и развитие каждого из них шло независимым путем. Сфера сакрального, представленная Церковью, по мнению епископа Гиппона, стремилась впитать в себя природную сферу, гарантом которой выступало государство. Превосходство Церкви более четко было выражено при папе Льве Великом, который в середине V века очертил первые контуры доктрины, провозглашавшей главенство римской церкви. В 494 г. папа Геласий, в своем знаменитом трактате, противопоставлял две власти — власть понтификов и императоров; каждой их них были присущи свои атрибуты, но власть понтификов значила больше, поскольку на нее возлагались заботы о спасении душ государей. Эту теорию сложно встроить в рамки империи, осознающей свои права и обладающей достаточной силой, чтобы обеспечить к себе уважение. Григорий Великий через сто лет после Геласия испытал на себе всю тяжесть имперского правления, усилившегося при Юстиниане, но не отрекся от высказанных его предшественниками принципов, которые он выражал хоть и осторожно, но твердо. Однако возрождение Византийской империи было недолгим, а ее влияние на Запад недостаточным. Государства варваров заполонили большую часть Европы. С их точки зрения, почести, оказываемые римлянами императору, были неприемлемы. Папы были обязаны улавливать новые веяния, чувствовать напасти, постигшие цивилизацию, и знать, как вести себя в той или иной ситуации. В сложившихся обстоятельствах размышления о взаимоотношениях Церкви и Государства принимали совсем другой оборот, отодвигая на задний план вопрос о престиже империи. Взгляды, выраженные в «Божьем Граде», были упрощены настолько, что исказили саму суть вопроса. Государство оказалось безусловно подчинено Церкви, которая определяла путь его развития, оставив на его усмотрение решение тех вопросов, которыми не могла заниматься самостоятельно. Это «политическое противостояние» предоставляло государю исполнение неких «министерских» функций. Подобная «министерская» концепция царствования была принята вестготскими королями Испании, пока нашествие арабов в 711 г. не положило конец их государству. Франки же отказывались воспринимать идеи, провозглашаемые Церковью. Они подчинили себе епископаты, без зазрения совести облагали их налогами и другими обязанностями, распространив на них свою тираническую власть, так что к концу эпохи Меровингов, в начале VIII в., епископат находился в столь затруднительном положении, что почти превратился в светскую организацию, оставив свою паству ради амбиций отдельных личностей.
