После своего внезапного появления на сцене в конце 1994 году талибы принесли относительный мир и спокойствие в Кандагар и близлежащие провинции. Талибы разгромили враждующие племена, перевешали их вождей, отобрали оружие у всех, кто его прежде имел, и открыли дороги для прибыльной контрабандной торговли между Пакистаном, Ираном и Средней Азией, ставшей основой местной экономики.
Талибы, в большинстве своем набранные из пуштунов, составляющих примерно 40 процентов двадцатимиллионного населения Афганистана, также оживили пуштунский национализм. Пуштуны правили Афганистаном в течение 300 лет, но в последние годы начали уступать другим народностям, меньшим по численности. Победы талибов привели к возрождению надежды на то, что пуштуны вновь будут править в Афганистане.
Но вместе с тем Талибан проводил в жизнь предельно жесткое толкование шариата, или исламского права, что изумило и опечалило многих афганцев и весь мусульманский мир. Талибы закрыли все школы для девушек, а женщинам почти не позволялось выходить из дому — даже за покупками. Талибан наложил запрет на все мыслимые развлечения, включая музыку, телевидение, видео, карты, воздушных змеев и большинство игр и спортивных состязаний. Исламский фундаментализм, избранный талибами, ударился в такую крайность, что совершенно дискредитировал весть о мире и веротерпимости, которую несет ислам, и породил недоверие к способности мусульман жить в мире с другими народами и религиями. Талибам предстояло породить новую форму исламского экстремизма, которая распространится по всему Пакистану и Средней Азии и которая не пойдет на компромисс с традиционными ценностями ислама, общественными структурами и государством.
За несколько недель до этого дня в Кандагаре талибы отменили свой давний запрет на футбол. Благотворительные учреждения ООН, ухватившись за редкую возможность организовать какое-нибудь публичное зрелище, бросились чинить поле и трибуны стадиона, разрушенного при бомбежке. Но никто из иностранцев — сотрудников благотворительных организаций — не был приглашен на открытие стадиона в этот сладостный вечер четверга (начало выходных у мусульман). Никакого футбола не было. Вместо него ожидалась публичная казнь — жертву расстреляют в воротах.
Я едва успел сойти с ооновского самолета, как иностранцы, удрученные и потрясенные, рассказали мне о предстоящей казни. «Едва ли это побудит международное сообщество выделять больше средств для помощи Афганистану. Как мы объясним то применение, которое Талибан нашел для отремонтированного нами стадиона?» — говорил один из иностранных благотворителей.
Они также нервно поглядывали на мою коллегу, американскую журналистку Гретхен Питерс. Высокая, выразительная блондинка с широким лицом и четкими чертами, она была одета в шальвар камиз на один размер меньше, чем нужно. (Шальвар камиз — местная одежда, состоящая из мешковатых хлопковых штанов, длинной рубахи ниже колем и длинного шарфа, покрывающего голову.) Но этот наряд совершенно не скрывал ни ее роста, ни ее вызывающего американского вида, явно угрожающего всему, что так дорого талибам. Согласно их учению, женщин не должно быть ни видно, ни слышно, так как они сводят мужчин с пути, предписанного исламом, и ввергают их в ужасные искушения. То ли из страха перед женщинами, то ли из ненависти ко всему женскому лидеры Талибана часто отказывались давать интервью женщинам-журналисткам.
Еще с весны 1994 года, когда загадочные талибы впервые появились на свет, чтобы захватить Кандагар, и затем устремились на север и в сентябре 1996 года захватили Кабул, я писал о феномене Талибана, много раз побывав в твердынях талибов — Кандагаре, Герате и Кабуле. Мне всегда было интересно понять, кто они, что ими движет, кто их поддерживает и как они пришли к своей предельно жестокой интерпретации ислама.
Вот и еще один сюрприз талибов, одновременно и кошмар, и подарок для репортера, — ужасное событие, заставившее меня затрепетать от страха и предвосхищения. За время войны я повидал немало смертей, но это нисколько не делает зрелище гибели человека легким. Видеть же, как смерть становится развлечением для тысяч людей, символом исламского правосудия и торжества талибов, было еще тяжелее.
Талибы сначала отказались пустить нас на стадион, но затем позволили мне войти при условии, что я буду смирно стоять у кромки поля и не буду ни с кем разговаривать. Гретхен Питерс тоже проскользнула было внутрь, но была быстро изгнана группой перепуганных вооруженных охранников-талибов, которые подталкивали ее в спину прикладами своих Калашниковых.
К середине дня все места на стадионе были заполнены, и больше десяти тысяч мужчин и мальчиков заняли все проходы и постепенно выливались на футбольное поле. Дети показывали свою смелость, выбегая на поле, пока сердитые стражники не выпихивали их прочь за кромку поля. Казалось, все мужское население города в сборе. Женщинам запрещалось показываться на любом публичном мероприятии.
Внезапно гул толпы смолк, и на поле появились две дюжины вооруженных талибов в пластмассовых пляжных сандалиях, черных тюрбанах и мужском варианте шальвар камиз. Они бежали вдоль кромки поля, расталкивая заигравшихся детей стволами автоматов и крича на толпу: «Тихо, молчать!» Толпа вскоре повиновалась, и щелканье сандалий талибов осталось единственным звуком, который был слышен.
Затем, как по команде, несколько двухдверных пикапов Datsun — любимый транспорт талибов — выехали на футбольное поле. На одном из пикапов был укреплен маленький громкоговоритель, похожий на те, что стоят на сотнях мечетей в Афганистане и в Пакистане. Пожилой белобородый человек в одной из машин встал во весь рост и начал речь. Кази Халилулла Ферузи, судья созданного талибами Верховного суда Кандагара, говорил больше часа, рассказывая народу о достоинствах Талибана, преимуществах исламского наказания и истории разбирательства данного дела.
Абдулла Афган, молодой человек двадцати с небольшим лет, якобы несколько раз украл лекарства у Абдула Вали, фермера, жившего в одной с ним деревне, неподалеку от Кандагара. Когда Вали стал сопротивляться, Абдулла застрелил его. После нескольких недель поисков родственники Вали отыскали Абдуллу, арестовали и отдали на суд талибов. Абдуллу судили и приговорили к смерти — сначала Верховным судом Кандагара, а затем в апелляционной инстанции — Верховным Судом Талибана. Это был процесс без адвоката, когда обвиняемый заранее считается виновным и должен сам защищать себя.
В соответствии с талибской интерпретацией шариата, убийца должен быть казнен семьей убитого, но лишь после того, как судья в последний раз обратится к родственникам с просьбой пощадить убийцу. Если родственники соглашаются, то семья убитого должна получить «цену крови» — денежную компенсацию. Но вытекает ли такое толкование из шариата или из пуштунвали — племенного кодекса поведения пуштунов — этот вопрос не дает покоя многим мусульманским законоведам как внутри, так и вне Афганистана.
Более двадцати мужчин — родственников убитого присутствовали на поле, и кази обратился к ним. Поднимая руки к небу, он призывал их пощадить Абдуллу в обмен на «цену крови». «Если вы пощадите этого человека, вы сможете десять раз совершить паломничество в Мекку. Наши руководители обещают заплатить вам большую сумму из Байтул Мал [исламского фонда], если вы дадите ему прощение», — сказал он родственникам. Когда родственники покачали головой в знак несогласия, стражники направили автоматы в толпу и предупредили, что будут стрелять в любого, кто двинется с места. Трибуны смолкли.
