— Замечательный выбор, — заключил управляющий, восхищенный практичностью и хорошим вкусом Игнасио, словно этот выбор не был результатом ловкой манипуляции самого продавца. — Это самая подходящая машинка для таких изящных пальцев, как у вашей невесты. Позвольте мне взглянуть на них, сеньорита.
Я нерешительно протянула руку, предварительно кинув быстрый взгляд на Игнасио, чтобы узнать, не возражает ли он. Однако Игнасио не смотрел на меня: его внимание вновь полностью сосредоточилось на изучении машинки. Рамиро Аррибас тем временем принялся гладить мою руку — неторопливо и дерзко, не таясь моего ничего не подозревавшего жениха. Он гладил каждый палец, касаясь их с такой чувственностью, что по коже у меня побежали мурашки и колени задрожали, словно листья, колеблющиеся от дуновения летнего ветра. Он отпустил мою руку, только когда Игнасио оторвался наконец от машинки, чтобы поинтересоваться условиями оплаты. Они договорились с управляющим, что мы внесем пятьдесят процентов стоимости сразу, а оставшуюся часть заплатим на следующий день.
— Когда мы можем ее забрать? — спросил Игнасио.
Рамиро Аррибас посмотрел на часы.
— Наш работник склада сейчас занимается доставкой, и сегодня его уже не будет. Так что, увы, такая машинка появится у нас в магазине только завтра.
— А эта? Мы можем взять эту машинку? — настаивал Игнасио, желавший поскорее покончить с проблемой. Главный выбор был сделан, и все остальное казалось ему незначительными формальностями, с которыми требовалось разделаться как можно быстрее.
— Ну что вы, об этом не может быть и речи. Я не допущу, чтобы сеньорита Сира пользовалась машинкой, захватанной руками других покупателей. Завтра утром в нашем распоряжении будет абсолютно новая машинка, с футляром и всей упаковкой. Если вы оставите мне свой адрес, — обратился он ко мне, — я лично позабочусь, чтобы покупку доставили вам до полудня.
— Мы сами за ней придем, — поспешила сказать я.
Я чувствовала, что этот человек способен на что угодно, и содрогнулась от ужаса, представив, как он явится к нам домой.
— Я освобожусь только вечером, у меня работа, — заметил Игнасио.
Произнеся эти слова, он сам накинул на себя невидимую веревку, которая медленно обвилась вокруг его шеи и превратилась в удавку. Рамиро оставалось лишь слегка ее затянуть.
— А вы сеньорита?
— Я не работаю, — сказала я, стараясь не смотреть ему в глаза.
— В таком случае вы могли бы прийти за машинкой и заодно внести оставшуюся сумму, — непринужденно предложил он.
Я не нашла предлога отказаться, а Игнасио даже не догадывался, что таило в себе столь невинное предложение. Рамиро Аррибас проводил нас до двери и попрощался с такой сердечностью, словно мы были лучшими покупателями за все время существования этого магазина. Левой рукой он похлопал по спине Игнасио, а правой снова пожал мою руку и сказал на прощание, обращаясь сначала к моему жениху, а потом ко мне:
— Вы поступили правильно, Игнасио, выбрав фирму «Испано-Оливетти». Я уверен, эта покупка станет для вас по-настоящему памятной… А вы, Сира, приходите в магазин около одиннадцати. Я буду вас ждать.
Я всю ночь не спала, беспокойно ворочаясь в постели. Это было безумие, и пока еще оставалась возможность спастись от него. Все, что следовало для этого сделать, — не ходить больше в тот магазин. Я могла остаться дома с мамой, помочь ей перетряхивать матрасы и натирать полы льняным маслом, поболтать с соседками на площади и отправиться потом на рынок Себада, чтобы купить четверть фунта турецкого гороха или кусок трески. Я могла дождаться возвращения Игнасио со службы и придумать какое-нибудь оправдание тому, что не пошла в магазин за машинкой: сказать, например, что у меня разболелась голова или мне показалось, будто собирается дождь. Можно было прилечь после обеда, сославшись на недомогание, а потом до конца дня не вставать с постели, притворяясь больной. В таком случае Игнасио отправился бы в магазин один, расплатился с управляющим и забрал машинку — на этом бы все и закончилось. Рамиро Аррибас навсегда исчез бы из нашей жизни, и наши дороги никогда бы больше не пересеклись. Его имя постепенно стерлось бы из моей памяти, а наше тихое существование продолжало бы свой размеренный ход. Как будто ничего не было — он не гладил мои пальцы, источая страсть каждым миллиметром своей кожи, не пожирал меня взглядом, наблюдая через жалюзи. Предотвратить все было так легко, так просто. И я это знала.
Да, я все прекрасно знала, но предпочла закрыть на это глаза. На следующий день я дождалась, пока мама уйдет по своим делам, чтобы собраться в ее отсутствие: она сразу заподозрила бы неладное, увидев, как я прихорашиваюсь. Едва дверь за ней закрылась, я бросилась торопливо собираться. Тщательно умылась из таза, побрызгалась лавандовой водой, нагрела на огне щипцы для завивки, погладила свою единственную шелковую блузку и сняла с проволоки за окном чулки, сушившиеся там ночью, — те же самые, что надевала накануне, поскольку других у меня не было. Я заставила себя успокоиться и натянула их с особой осторожностью, чтобы впопыхах не сделать зацепку. Все эти действия, которые раньше я выполняла автоматически, ни о чем не задумываясь, в тот день впервые обрели для меня значение: я знала, что стараюсь для одного человека — Рамиро Аррибаса. Для него я оделась во все лучшее и надушилась — чтобы он смотрел на меня, вдыхал мой запах, снова прикасался ко мне и рассыпался в комплиментах. Для него я решила распустить свои блестящие волосы, доходившие до середины спины. Для него затянула поясом талию до такой степени, что едва могла дышать. Для него — все было только для него.
Я решительно шла по улицам, не обращая внимания на нескромные взгляды и непристойные комплименты. Я заставила себя ни о чем не думать, не оценивать свои поступки и не гадать, чем все закончится — радостью или слезами.
Я прошла по улице Сан-Андрес, пересекла площадь Каррос и по Кава Баха направилась к Пласа Майор. Через двадцать минут я была уже на Пуэрта-дель-Соль, а меньше чем через полчаса достигла конечной цели.
Рамиро меня уже ждал. Едва заметив мой силуэт у двери, он прервал разговор с продавцом и направился к выходу, подхватив шляпу и плащ. Когда он приблизился ко мне, я хотела сказать ему, что принесла деньги, Игнасио передавал ему привет и, вероятно, я этим же вечером возьмусь за освоение машинописи. Однако Рамиро не дал мне раскрыть рта. Мы даже не поздоровались. Он просто улыбнулся, не выпуская изо рта сигареты, коснулся моей талии и произнес:
— Пойдем.
И я пошла с ним.
Место, куда он меня привел, не внушало никаких опасений: это было кафе «Суисо». Осмотревшись и вздохнув с облегчением, я подумала, что, возможно, еще есть шанс спастись. Когда Рамиро искал столик и помогал мне усесться, у меня даже появилась мысль, что все происходящее не более чем проявление внимания к покупательнице. Я даже начала подозревать, что вчерашние откровенные ухаживания на самом деле всего лишь плод моего воображения. Однако это было не так. Несмотря на невинность обстановки, я очень скоро убедилась, что снова оказалась на краю пропасти.
