Из того, что мы знаем о Бланке, можно предположить, что он боготворил Российскую империю — ее религию, язык, систему просвещения и ее чиновный аппарат — просто потому, что во всем этом он видел воплощение государственной власти. Мошко преклонялся перед силой и могуществом Российской империи и решительно презирал евреев, жалких неудачников. Бланк жил ценностями мелкого русского чиновника или бюрократа среднего ранга, обсуждавшего продвижение по государственной службе с таким же придыханием, с каким мадам Бовари рассуждала о поездке в Париж. Все то, что Бланк не осмелился сделать во время судебного заседания по делу Финкельштейн, он проделывал до этого много раз в отношении ее родственников. Бланк всегда и везде плевал в лицо финкельштейнам, своим евреям-соплеменникам, — в прямом и переносном смысле слова.
Мошко Бланк был отцом Александра Дмитриевича Бланка, чья дочь Мария Александровна Бланк произвела на свет Божий Владимира Ульянова, более известного миру под именем В.И. Ленин. Среди отечественных историков найдется немало мифоманов, готовых видеть в Ленине некий аватар Мошко Бланка: оба якобы ненавидели собственный народ. С нашей точки зрения Бланка вряд ли можно считать прадедом русской революции: эта роль уже отведена другому крещеному еврею, Карлу Марксу. Но даже если он и не прадед русской революции, тем не менее как прадед Ленина по материнской линии и вечно живой скелет в шкафу русского большевизма Мошко заслуживает самого пристального внимания. Чтобы набросать портрет Мошко Бланка, мы сперва поместим его в Староконстантинов, где он жил не совсем правоверной еврейской жизнью, а затем переместим его в Житомир, где он причастился Святых тайн и преставился, как подобает правоверному христианину.
У черта на куличках
Старый град Константина (по-русски Староконстантинов) упоминается в сохранившихся раннемодерных общинных документах (на древнееврейском языке) этого города как «Константин яшан». Городок расположен в небольшом треугольнике, который образуют, сливаясь, реки Случь и Икопоть. Городок — местечко — сперва был небольшим селом, упоминаемым в хрониках около 1525 г., а в 1561-м был продан в частное владение польскому шляхтичу. Первоначально он принадлежал князю Константину Острожскому (1526–1608), одному из богатейших польских магнатов, которого за службу Речи Посполитой король назначил воеводой Киевских и Волынских земель. В честь своего владельца городок и был назван Староконстантинов. Константин Острожский возвел вокруг города башни, соединил их крепостными стенами, установил пушки и повесил на въездах в город мощные тяжелые ворота. Он также позволил татарам, полякам и евреям селиться в городке и заниматься торговлей. В 1637 г. польский король Владислав даровал городу Магдебургское право. Жители Староконстантинова, преимущественно евреи, получили особую привилегию, позволявшую им проводить регулярные ежегодные ярмарки, заниматься винокурным промыслом, пивоварением и винно-водочной торговлей. Поначалу владелец не обременял своих подданных налогами: в ярмарочные дни с них взимали в магнатскую казну один польский грош за телегу, груженную товаром, и два — за право пользоваться складскими помещениями на рыночной площади.
В 1618 г. вторглись татары и дотла разрушили Староконстантинов, а в 1648 г. только что восстановленный город был вновь разорен восстанием украинских казаков. Однако к концу XVII в. Староконстантинов поднялся из пепла и вновь завел незатейливую торговлю. В 1766 г. Станислав Любомирский и Август Чарторыйский учредили новые городские ярмарки, способствующие развитию местного хозяйства. Из-за близости к такому исключительно важному центру международной торговли, как Бердичев, Староконстантинов так и остался прозябать небольшим и неполноценным торговым местечком. За исключением Большой синагоги, он был почти сплошь деревянным, с домами, обмазанными глиной и крытыми соломой или дранкой. Не удивительно, что в XVIII и XIX вв. пожары то и дело разрушали город.
Будучи сам предметом торговли, городок часто переходил из рук в руки. В XVIII в. Староконстантинов перешел к графине Констанции Ржевуской, наследнице крупных магнатских семей Ржевуских и Любомирских.[2] После третьего раздела Польши Ржевуская — как и многие другие польские магнаты, владельцы близлежащих местечек — погрязла в долгах. Ржевуская любила роскошь, искала развлечений в Вене и Париже. Ее долги достигли 2,3 млн рублей. Ее сын, доморощенный композитор, яркий авантюрист и любитель восточной экзотики, также наслаждался жизнью и не упускал своего: однажды он потратил 2 млн. злотых на 70 арабских жеребцов.
Надеясь умилостивить русского царя и выпросить у него вспомоществование, в 1818 г. Ржевуская устроила роскошный бал в честь Александра I. С этой целью она покрыла грязные улицы Староконстантинова коврами и вдоволь угостила расквартированный в местечке армейский полк бесплатной водкой, медом и мясом. Чтобы возместить себе неимоверные расходы, Ржевуская обложила своих подданных непомерными налогами и уговорила царя назначить специальную комиссию, ответственную за ее финансовое благосостояние, — комиссия и должна была разобраться с ее долгами.
Это занятие не шибко прельстило российских чиновников. После польского восстания 1830–1831 гг. власти намеревались сделать Староконстантинов, как и многие другие частновладельческие польские города, русским городом в смысле политическом, казенным в смысле экономическом и по возможности уездным городом в смысле административном. Русские государственные мужи изо всех сил старались лишить этот городок его частновладельческого статуса и передать его под контроль государственной казны. Они дошли даже до того, что обсуждали с Ржевуской, как бы выкупить у нее это местечко в казну, что, безусловно, позволило бы ей отдать долги многочисленным кредиторам. Пока шли переговоры, комиссия присвоила почти полмиллиона рублей, практически ничего не сделала для разрешения проблем Ржевуской и оставила ее умирать в нищете и полном расстройстве чувств. В конце 50-х гг. годов XIX в. местечко было выставлено на торги — и выкуплено отчасти государством, отчасти княгиней Анной Абамалек.
Мошко Бланк мог не знать деталей русско-польского спора о Староконстантинове, но он, несомненно, знал, что его местечко было преимущественно еврейским, немного польским, но при неуклонно возраставшем русском присутствии. Среди трех этнических групп населения власть, богатство и влияние распределялись в высшей степени неравномерно. В 30-е гг. Староконстантинов насчитывал 5483 мужчины и 5453 женщины мещанского населения. Кроме того, в городе жили обедневшие и ожесточившиеся шляхтичи — 99 мужского и 84 женского пола, главным образом — католики польского происхождения, которым остались разве что воспоминания о былом политическом величии и военной славе. В городе располагался монастырь капуцинов с его 26 монахами — слабеющая память об угасавшем католическом господстве в Восточной Европе. Русская православная церковь, прежде окормлявшая главным образом крестьян, теперь прочно утверждала свое законное присутствие в городе. Из 4 староконстантиновских православных церквей две отобрали у католиков и перестроили на византийский архитектурный манер. В городе обосновались 13 семей православных священников, служение которых теперь было доступно городскому населению. Заявило о себе и российское военное присутствие в городе. Здесь осели примерно 56 отставных солдат и их 67 родственников женского пола. Также в городе постоянно проживали в качестве зарегистрированных жителей 91 стражник и с ними женщины — члены их семей, числом 31. В местечке власти расквартировали также и небольшую группу из 49 кантонистов — детей русских солдат, находившихся в ведении Департамента военных поселений Военного министерства, но временно распределенных среди жителей в качестве бесплатной рабочей силы.[3]
