Как и городам, соответствующие грамоты выдавались деревням или тем, кто брались за основание деревень и становились затем старостами в них — локаторам, или безетцерам. Таким образом определялись площадь деревенских угодий, число наделов (гуф), каждый из которых кормил одну крестьянскую семью, размер годового чинша и прочих повинностей, хотя и не каждая грамота могла содержать полный перечень правовых обязательств.
Лишь когда борьба за Пруссию завершилась, наступило время деревенских поселений. Летопись Петра из Дусбурга дополняет стихотворная хроника Николауса фон Ерошин, живо повествующая о том, что прежде должны были переживать горожане-земледельцы, рыцари и немногочисленные еще крестьяне. В первые десятилетия XIV века, когда колонизационная деятельность ордена шла наиболее оживленно, об этих трудностях уже забыли. Медленно двигаясь с запада, орден осваивал под заселение и лесистую местность. Весь процесс колонизации подчинялся строгому плану, благодаря которому между городами и деревнями действительно возникли территориальные и хозяйственные связи. Примеру ордена последовали епископы, капитул и отдельные представители знати, хотя и изменив несколько принципы колонизации.
Последовавшие призыву ордена немецкие переселенцы родом были в основном из Вестфалии и Нижней Саксонии, а также из восточных земель Средней Германии и Силезии. Они не довольствовались овладением единовременно переданными им землями, по примеру родителей, их дети и дети их детей двигались дальше, занимаясь раскорчевкой и благодаря тяжкому труду обретая новую родину. Поэтому, даже когда приток переселенцев из Германии прекратился, освоение земель продолжалось уже за счет нового немецкого населения Пруссии, и его передвижение остановили лишь войны и бедствия XV века, когда ордену во второй половине столетия пришлось вновь обратиться к жителям Литвы и Мазовии. Но немецкую сущность Пруссии эта более поздняя иммиграция изменить уже никак не могла.
Возникнув в Средиземноморье, в мире крестовых походов, орден довольно быстро нашел себе применение вблизи тогдашнего жизненного ареала немцев. Но лишь когда резиденция великого магистра была перенесена из Венеции, где она находилась с момента падения Аккона (1291), в Мариенбург, орденское государство обрело свою гордую столицу. В 1308–1309 годах в результате войны бранденбургского маркграфа из Аскании Вальдемара с Польшей ордену досталась Восточная Померания, или Помереллия, с Данцигом. Тогда сразу расширилась сфера внешнего влияния орденского государства, что сказалось и на его внутренней жизни. Теперь нижняя Висла уже не была западной границей, а выполняла свою естественную функцию, служа осью орденского государства, экономически подчиненной Данцигу и Торну. Приобретая Восточную Померанию, орденское государство уже не придерживалось исключительно миссионерской установки, и в действие в полной мере вступила естественная закономерность развития государства. Впрочем, она давала о себе знать еще во время завоевания Пруссии, все более и более проступая на фоне миссионерских задач.
В 1237 году Немецкий орден включил в свой состав Ливонский орден меченосцев, и на юго-восточном побережье Балтийского моря возникло немецкое государство, простиравшееся от Померании до Нарвы. В этом государстве росло население, процветали экономика и культура, и, набираясь сил, оно вступило в большую политику, что не могло не вызывать противоречий в отношениях с соседями. В 30-е годы XIV века они привели к войне с Польшей, но счастливым образом разрешились в 1343 году, когда польский король Казимир Великий навсегда отказался от Померании.
Экономические отношения также в конце концов заставили орден активизировать свою политику в Прибалтике. Прусская торговля опиралась на шесть расположенных здесь ганзейских городов, ведущим среди которых был, бесспорно, Данциг; немаловажную роль играли также Торн, Эльбинг и Кенигсберг. Однако ганзейское право распространялось не только на сами ганзейские города, но и на все орденские земли. Пруссия стала житницей Европы. Помимо зерна, немаловажными предметами экспорта были янтарь, меха, мед, древесина, поташ. А ввозились, прежде всего, фламандские и английские ткани, которые являлись также предметом транзитной торговли. Так Пруссия начала торговать с Северной и Западной Европой, в том числе со Скандинавией, Англией, Испанией и Португалией, а в другом направлении ее торговые связи распространялись на Польшу и Восточную Европу, вплоть до Руси. Орден и сам участвовал в торговле наряду со своими наиболее крупными городами, для этих целей в Мариенбурге и Кенигсберге даже были учреждены соответствующие конторы. Таким образом братья с выгодой употребляли значительные излишки сельскохозяйственного сырья, особенно зерна, получаемого от собственных производителей ордена, а также от крестьян в виде податей. Однако дух коммерции был опасен для природы ордена. К тому же, начав конкурировать с крупными ганзейскими городами, братья приобретали себе недругов в лице горожан, занимающихся внешней торговлей.
Но с точки зрения внешней политики эти торговые отношения вначале привели к тому, что — с согласия великого магистра, но под собственную политическую ответственность — прусские ганзейские города приняли участие в войне Ганзы с Данией, которая завершилась в 1370 году победоносным Штральзундским миром и возможностью контролировать пролив Зунд. Но поскольку за политикой ганзейских городов стоял орден, то в результате и сам он оказался на Балтийском море с оружием в руках. Желая покончить с пиратскими нападениями, в 1398 году Немецкий орден захватил остров Готланд. Это была не слишком длительная акция, однако и она показывает, как по мере роста орденское государство с необходимостью вынуждено было вступить на заманчивый, но опасный путь сильной внешней политики.
Традиционную борьбу против язычников братья продолжили в литовских войнах, которые начались, едва были усмирены прусские племена. Весь XIV век заполнен военными походами против жемайтов и вверх по течению Мемеля, в сердце литовского государства. Как и во времена прусских войн, из Германии и других стран на подмогу прибывали крестоносцы, чтобы помочь братьям в борьбе с язычниками. Но как изменилась теперь сама сущность этих крестовых походов! Европейцы давно утратили пыл, свойственный крестоносцам прошлого. Князья и рыцари, прибывавшие теперь в Пруссию, чтобы выступить с орденским войском против литовцев, жаждали лишь рыцарских игрищ. Поход против язычников превращался в турнир, на котором и противник достоин был уважения, немыслимого прежде. Оруженосец, который хотел быть посвященным в рыцари более достославным образом, нежели во время мелких распрей у себя на родине, отправлялся в Пруссию. А такой правитель, как герцог Альбрехт III Австрийский, и вовсе прихватил с собой поэта, который должен был воспеть поход в стихах.
Вирши Петера Зухенвиртса весьма наглядно повествуют о блеске ордена, о тяготах перехода через дикую местность и о гордости юных рыцарей, которые приняли посвящение после весьма незначительного с военной точки зрения похода, хотя его стих и не говорит почти ничего о той серьезности, с которой орден должен был относиться к войнам с литовскими племенами. Братья нуждались не только в идеологическом оправдании своего существования. Они взяли на себя большую задачу — ослабить давление, оказываемое жемайтами на полосу земли между Пруссией и Ливонией, и расширить эту полосу, чтобы ливонское государство не было оторвано от прусского. Неудача этого замысла доказывает, насколько он был верен по сути. Осуществить эти планы посредством развития внешних и внутренних связей оказалось для ордена уже невозможным, и последствия этого до сегодняшнего времени ощущали прибалтийские немцы.
