Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 71
Во «Второй аналитике» (в связи с вопросом об определениях) и в «Топике» Аристотель обсуждает предикабилии (высказывания о сущем) или различные отношения между универсалиями и субъектами, которыми они предицируются. К предикабилиям относятся: род, вид, отличие, свойство и случайность (не главная особенность предмета). В «Топике» (I, с. 8) Аристотель основывает классификацию предикабилий на отношениях между субъектом и предикатом. Так, если предикат равен субъекту по объему, это дает нам либо сущность этого субъекта, либо его свойство. Если же предикат не равен экстенсивно субъекту, то он либо образует часть признаков, входящих в определение субъекта (тогда он будет родом или отличием), либо не образует таковых (в этом случае он будет случайностью).
Сущностные определения – это точные определения по роду и видовому отличию; Аристотель считал, что определение вырабатывается в ходе процесса разделения понятий, доходящего до неделимого вида (см. у Платона)2. Однако очень важно помнить, что Аристотель, прекрасно понимавший, что мы не всегда можем получить сущностное или реальное определение, допускал существование номинальных или описательных определений, хотя и был о них невысокого мнения, считая, что только сущностные определения достойны этого имени. Различие, однако, имеет очень важное значение, поскольку по отношению к природным объектам, изучаемым физической наукой, мы часто должны довольствоваться отличительными определениями или определениями-характеристиками, которые, подходя гораздо ближе к идеалу, чем номинальные или описательные определения Аристотеля, тем не менее никогда не достигают его.
(Некоторые авторы подчеркивают, что на философию большое влияние оказывает язык. Например, поскольку мы называем розу красной (а это необходимо для общения и ориентирования в социальных отношениях), мы, естественно, склонны думать, что «краснота» как свойство или случайный признак объективно существует и что это свойство или признак присущи предмету или субстанции, называемой розой. Таким образом, мы можем проследить, как слова или язык влияют на философские категории субстанции и случайности. Однако следует помнить, что язык следует за мыслью, ибо он создавался для выражения мысли, и это особенно верно в отношении философских терминов. Когда Аристотель устанавливал способы мышления о вещах, он использовал язык как средство выражения мысли, но язык следует за мыслью, а мысль следует за объектами. Язык – это не априорная конструкция.)
4. Научное знание преимущественно означало для Аристотеля дедукцию частного из общего или следствие из его причины, что предполагает знание причины, породившей то или иное явление, и необходимой связи между явлением и его причиной. Иными словами, «мы полагаем, что знаем каждую вещь безусловно… когда полагаем, что знаем причину, в силу которой она есть, что она действительно ее причина и что иначе обстоять не может»3.
Но хотя посылки с логической точки зрения предшествуют выводам, Аристотель установил, что существует разница между логическим первенством, или первенством in se[1], и гносеологическим первенством quoad nos[2]. Он весьма эмоционально подчеркивал, что термины «предшествующее» и «более известное» надо понимать двояко, ибо предшествующее по природе и предшествующее для нас это не одно и то же, как не одно и то же более известное [по природе] и более известное нам. «Под предшествующим и более известным для нас – я разумею то, что ближе к чувственному восприятию; под предшествующим и более известным безусловно – более отдаленное от него»4. Иными словами, наше знание начинается с восприятия, то есть с частного, и поднимается к общему или универсальному. «Итак, ясно, что первые [начала] нам необходимо познать через наведение, ибо таким именно образом восприятие порождает общее»5. Таким образом, Аристотель вынужден был иметь дело не только с дедукцией, но и с индукцией (которую он называл наведением). К примеру, в вышеупомянутом силлогизме главная посылка «Все люди смертны» основана на данных восприятия, и Аристотель вынужден отдать должное и восприятию, и памяти, ибо они оба участвуют в формировании этой посылки. Отсюда мы получаем доктрину, что восприятие как таковое никогда не ошибается – истинным или ложным может быть только суждение.
Так, если пациент, страдающий белой горячкой, «видит» розовых крыс, восприятие в этом не виновато; ошибка возникает в тот момент, когда пациент решает, что розовые крысы находятся «вне его», то есть представляют собой объекты, реально существующие за пределами его разума. Аналогичным образом Солнце кажется нам меньше Земли, но это не ошибка восприятия – если бы Солнце показалось нам больше Земли, вот тогда бы мы могли сказать, что с нашим восприятием что-то не так. Ошибка возникает тогда, когда, не имея знаний по астрономии, человек делает вывод, что Солнце объективно меньше Земли.
5. Таким образом, в «Аналитике» Аристотель рассматривает не только научное доказательство, демонстрацию или дедукцию, но и индукцию. Научная индукция означала для него полную индукцию; он утверждал, что «наведение осуществляется через перечисление всех случаев»6. Неполная индукция особенно популярна среди ораторов. Аристотель применял метод эксперимента, но не выработал научной методологии индукции и использования гипотез. И хотя он признает, что «для нас умозаключение через наведение более наглядно»7, его идеалом оставался дедуктивный силлогизм, основанный на доказательстве. Он провел тщательный анализ дедуктивного вывода очень высокого уровня, чего нельзя сказать об индукции. Конечно же для Древнего мира это было совершенно естественно, поскольку математика в то время была развита гораздо сильнее, чем естествознание. Тем не менее, заявив, что мы не можем познать универсальное с помощью чувственного восприятия, как такового, Аристотель указывает, что, наблюдая за группой сходных объектов или за явлением, которое часто повторяется, мы можем с помощью абстрактного мышления получить знание о сущности этого явления и его причине.
6. В «Первой аналитике» Аристотель исследует формы умозаключений. Он определяет силлогизм как «фигуру речи, в которой если нечто предположено, то нечто отличное от положенного с необходимостью вытекает из него»8.
Он приводит пример трех фигур силлогизмов:
i) Средний термин (М) является субъектом (S) в одной посылке и предикатом (P) – в другой. Например: М – это P, S – это М, значит, S – это P. Все животные – это живые существа, человек – это животное. Значит, каждый человек – это живое существо.
ii) Средний термин является предикатом в обеих посылках. P – это М, S – это не М, значит, S – это не P. Все люди умеют смеяться. Лошади не умеют смеяться. Значит, лошадь – это не человек.
iii) Средний термин является субъектом в обеих посылках. М – это Р, М – это S, значит, S – это Р. Все люди умеют смеяться. Но все люди – это животные. Значит, некоторые животные умеют смеяться.
В «Топике» Аристотель говорит о разнице между действительным доказательством («когда умозаключение строится из истинных и первых [положений] или из таких, знание о которых берет свое начало от тех или иных первых и истинных [положений]») и диалектическими умозаключениями, «которые строятся на основе общепринятого [мнения]… всеми или большинством людей или самыми мудрыми и славными из них». Аристотель добавляет третий вид умозаключений – эристические, или «спорные» («которые кажутся правдоподобными, но на деле не таковы»). Третий вид подробно рассматривается в книге «Софистические опровержения», где Аристотель исследует, классифицирует и разоблачает различные виды ложных аргументов.
Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 71
