В октябре 1612 года народная армия Минина и Пожарского освободила Москву от польских захватчиков. Этому предшествовала длительная осада, во время которой у осажденных кончились все съестные припасы, и они буквально стали умирать от голода. И вместе с ними голодали захваченные в плен русские бояре. Среди них был и боярин Иван Никитич Романов с племянником Михаилом Федоровичем и его матерью инокиней Марфой.
Поляки не сдавались, надеясь на подмогу своей армии во главе с королем Сигизмундом. Но тот не прошел дальше Волоколамска — трижды русские отражали завоевателей, пока, наконец, они не убрались восвояси. Интервенция провалилась.
Однако, освободив Москву, ополченцам предстояло покончить с мрачным наследием Смутного времени, приведшего к появлению Лжедмитрия и пришествию «врагов иноплеменных». Им предстояло избрать нового русского царя, выражаясь традиционно — основать новую династию.
Князь Пожарский призвал для этого по десять выборных представителей от каждого из городов, однако «квоту» соблюдали не все: например, Нижний Новгород прислал аж девятнадцать человек. Но на это посмотрели сквозь пальцы — лучше лишних допустить до избрания, чем ссоры посланных разбирать.
На каждого из «кандидатов» была подана грамота с подписями тех, кто его выдвигал — подписывались бояре, выборщики из народа и духовенство.
Чем не демократия?
Но выборы дались непросто. Собор распался на отдельные партии, начались споры, выборщики растерялись. Много было споров, какой из родов боярских ближе всех к прежним царям. В конце концов, какой-то дворянин из Галича подал Пожарскому письмо, в котором утверждалось, что ближайшие родственники прежнего царского рода Рюриковичей — бояре Романовы.
Поднялся шум. Кто-то кричал, что дворянин подкуплен Романовыми, другие яростно спорили.
Летописцы утверждают, что дело решил донской казачий атаман из выборщиков. Он подошел к столу и положил на него свиток. «Какое это писание ты подал?» — спросил его князь Пожарский. «О природном царе Михаиле Федоровиче», — ответил атаман[6].
И, как ни странно, споры прекратились. Возможно, спорящие просто устали, а может быть, атаман искусно выбрал самую подходящую минуту. Но, так или иначе, 21 февраля 1613 года состоялись окончательные выборы, и как теперь говорят, «подавляющим большинством голосов» избран был Михаил Федорович Романов, юный боярин, недавно вызволенный ополчением из голодного польского плена.
Несколько священников и бояр отправились на Красную площадь, где уже много дней собирались толпы народа. Однако посланные собранием ничего не успели сказать. Народ единодушно закричал: «Михаила Федоровича!»
Ведь выборы длились долго, и еще до их окончания москвичи уже знали, что мнение собрания склоняется к их земляку, претерпевшему плен и все тяготы осады. Как было не поддержать его?
Однако чтобы возвести вновь избранного царя на престол, надобно было сначала его отыскать… Дело в том, что Михаил Федорович после освобождения из польского плена уехал в свою Костромскую вотчину, о чем в Москве не знали. Посольство, состоявшее из двух архиепископов, бояр и выборных, отправилось сначала в Ярославль, где посланным и указали, куда надобно ехать.
К Ипатьевскому монастырю, где находились инокиня Марфа с сыном, шли крестным ходом.
Из ворот вышла монахиня Марфа. С тревогой выслушала посланцев и отвечала, что сын ее не в совершенных еще летах, и она боится за него: сколько измен было уже против государей, вокруг престола столько врагов — страшно садиться на престол.
Что до самого избранника, то с ним попросту началась истерика: юный Михаил расплакался и закричал, что царем быть не хочет. (И его можно понять!)
Но послы не отступались. Не зря же ехали, да и в Москве их бы ласково не встретили, привези они весть об отказе Михаила. Не заново же всем собираться и новые выборы затевать! (Думаю, в этом читатель посочувствует собору князя Пожарского!)
В конце концов, Марфу и Михаила удалось убедить. Инокиня вынесла икону Богородицы и благословила сына. Но уезжать из Костромы они не спешили.
Новый царь проявил сообразительность и сказал, что въедет в Москву лишь тогда, когда Земский собор хотя бы немного наведет там порядок, а также будут приведены в исправность палаты Кремля, пострадавшие от осады и штурма.
Торжественный въезд основателя новой династии в столицу состоялся 2 мая 1613 года. В Москве уже ждали нового царя, и, по воспоминанию летописца, за городскую черту встречать царский кортеж вышло чуть не все население.
Михаил Федорович, продолжая удивлять взрослой сообразительностью и твердостью, до 1615 года не отпускал из Москвы выборных земских людей, приказав им наводить порядок. В 1615 году были проведены новые выборы, но до 1622 года Собор заседал постоянно, а затем стал собираться лишь тогда, когда, по мнению царя, это было нужно.
После Смутного времени, войны, интервенции государство было разорено. «Необходимо было, чтобы проявилось особое напряжение народных сил, которое спасло бы отечество от угрожавшей ему опасности. Личность самого государя Михаила Федоровича, в высшей степени симпатичная, своим обаянием способствовала укреплению царской власти и идеи самодержавия»[7].
Очевидно, молодой царь прекрасно понимал, что для наведения в стране порядка и для укрепления в народе веры во власть царя, нужно укрепить саму идею самодержавия. Именно тогда и был введен титул «самодержца», а над головами царского символа — двуглавого орла вырезаны короны.
Как отмечают все современники, царь был человеком мягким и отличался необычайной добротою. Впоследствии эта черта в полной мере перейдет к его великому внуку Петру Алексеевичу, и если бы не определенные обстоятельства его жизни, а в особенности его восшествия на престол, то, возможно, о нем говорили бы как о таком же кротком царе, каким был основатель династии.
При этом вся история воцарения Михаила Романова на престол доказывает, что твердость и ум ему тоже были свойственны, и как знать, если бы у него было больше возможностей, может быть, именно он начал бы проводить реформы. (Кстати, он их проводил, но об этом немного позднее.)
В начале царствования молодому царю пришлось прежде всего бороться с множеством бандитских шаек, которые буквально терроризировали страну. Эти шайки были печальным наследием Лжедмитрия и его сторонников, главным образом поляков. Один из атаманов, Заруцкий, особенно свирепствовал, опустошая своими набегами южные области. Наконец в Астрахани стрелецкое войско разгромило его банду, а главаря взяли в плен. С ним оказались приснопамятная Марина Мнишек и ее сын от Лжедмитрия.
Характерно, что мягкий и добросердечный Михаил Федорович в этом случае проявил не просто твердость, но скорее даже жестокость, которую трудно оправдать сложнейшей исторической ситуацией. То, что на плаху был отправлен атаман Заруцкий, вполне понятно и справедливо. Но казнь малолетнего сына Марины — факт труднообъяснимый. Ведь в том, что Лжедмитрий был самозванцем, что у него не было и не могло быть никакого родства с русскими государями, были к тому времени уверены почти все. Поэтому о каких бы то ни было будущих претензиях его потомков на русский престол вряд ли можно было беспокоиться.
