Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 71
Когда она проснулась, тени в комнате подсказали ей, что уже вечер. «Перед встречей с Клеем я только выпила утром чашку чая, – вспомнила она. – Не хочется, но надо что-то съесть». Откинув плед, она медленно поднялась, опять вдруг ощутив настоятельную потребность проверить, на месте ли бумаги Кэтрин. На самом деле у нее возникло пугающее чувство, что они каким-то образом исчезли из сейфа в гардеробной.
Но нет, вот они, в папке, которую мать дала ей всего за несколько часов до смерти. «Письма Кэтрин к матери, – подумала Оливия, и у нее задрожали губы. – Письмо матери-настоятельницы к Кэтрин; копия свидетельства о рождении Эдварда; полная страсти записка, которую он дал моей матери для передачи Кэтрин».
– Оливия.
В квартире кто-то был, и он шел к ней по коридору. Клей. Трясущимися пальцами Оливия затолкала письма и свидетельство о рождении в сейф, не успев положить их в папку, закрыла дверцу и нажала на кнопку, которая автоматически запирала сейф.
Потом она вышла из гардеробной.
– Я здесь, Клей.
Она даже не попыталась скрыть прозвучавшие в ее голосе ледяные нотки неодобрения.
– Оливия, я волновался за тебя. Ты обещала вечером позвонить.
– Не припомню, чтобы обещала такое.
– Обещала, обещала, – с жаром подтвердил Клей.
– Ты дал мне сроку две недели. По-моему, прошло не более семи часов. Почему ты не попросил консьержа позвонить мне?
– Я подумал, что ты могла заснуть, и в этом случае ушел бы, не потревожив тебя. Ну, или, честно говоря… Если бы ты узнала о моем приходе, то могла бы не впустить меня, а я так хотел тебя повидать. Утром я, наверное, сильно тебя огорошил.
Оливия не ответила, и Клей Хэдли мягко прибавил:
– Оливия, ведь существует причина, почему ты дала мне ключ вместе с разрешением приходить, если я заподозрю неладное.
Она почувствовала, что ее негодование по поводу вторжения утихло. Клей сказал правду. «Позвони он, я бы сказала, что отдыхаю», – подумала она. Потом Оливия проследила за взглядом Клея.
Он смотрел на конверт из плотной бумаги у нее в руке.
С того места, где он стоял, ему отчетливо было видно единственное слово, написанное ее матерью.
«Кэтрин».
5
Моника жила на первом этаже реконструированного таунхауса на Восточной Тридцать шестой улице. Ей казалось, что поселиться в квартале с такими домами – все равно что вернуться в девятнадцатый век, когда все дома из бурого песчаника были частными особняками. Ее квартира размещалась в задней части здания, а это означало, что она имеет исключительное право пользоваться маленьким патио и садом. В теплую погоду она, сидя в патио в купальном халате, наслаждалась утренним кофе или вечерним бокалом вина.
После спора с секретаршей Нэн по поводу Майкла О’Кифа, ребенка, у которого был рак мозга, Моника решила прогуляться домой пешком, как часто делала. Она уже давно поняла, что пройти милю с работы до дому – это хорошая разминка, а также возможность снять напряжение.
Столь же хорошо действовала на нее стряпня после рабочего дня. Повар-самоучка, Моника обладала кулинарными талантами, о которых среди ее друзей ходили легенды. Однако ни прогулка, ни превосходные паста и салат, которые она приготовила себе в тот вечер, не избавили ее от гнетущего чувства, что над ней сгущаются тучи.
«Это все из-за ребенка, – решила она. – Мне надо завтра выписать Салли, но если даже я проверю ДНК и выясню, что Рене Картер не является ее биологической матерью, что это докажет? Мой папа был приемным ребенком. Я почти не помню его родителей, но он всегда говорил, что не может себе представить на их месте кого-то другого. Фактически он перефразировал слова Алисы, дочери Тедди Рузвельта. Овдовев, Рузвельт повторно женился, когда Алисе было два года. Когда ее спросили о мачехе, Алиса без колебаний ответила: “Она была единственной матерью, которую я знала или хотела бы знать”. Правда, повторяя эти слова и питая к приемным родителям такую же любовь, как Алиса Рузвельт к воспитавшей ее мачехе, папа всегда интересовался своими настоящими родителями, – размышляла Моника. – В последние несколько лет своей жизни он был этим прямо-таки одержим».
Салли привезли в отделение неотложной помощи в тяжелом состоянии, однако признаков жестокого обращения не было, и кормили ее, по-видимому, хорошо. И разумеется, Рене Картер была не первой матерью, поручающей своего ребенка заботам няни.
Еще одним поводом для беспокойства была перспектива подтвердить излечение рака мозга у Майкла О’Кифа. «Я не верю в чудеса», – с жаром говорила себе Моника, но не могла забыть, что осмотр подтвердил неизлечимую болезнь Майкла.
С удовольствием поглядывая на предметы обстановки своей квартиры, она не спеша лакомилась ломтиками свеженарезанного ананаса и отпивала кофе из маленькой чашки.
Вечер выдался прохладным, она включила газовый камин и уселась поблизости в мягкое кресло, рядом с круглым обеденным столиком. Мерцающие языки пламени бросали отсветы на старинный обюссонский ковер, гордость ее матери.
Внезапно тишину нарушил резкий телефонный звонок. И хотя Моника страшно устала, она вскочила на ноги и бросилась к телефону, зная, что это может быть звонок из больницы по поводу одного из ее пациентов. Сняв трубку, она уже говорила: «Доктор Фаррел слушает», не успев даже понять, что звонят с ее частной линии.
– Надеюсь, доктор Фаррел в порядке, – послышался насмешливый мужской голос.
– Да, в полном порядке, Скотт, – холодно ответила Моника, несмотря на то что голос Скотта Альтермана встревожил ее.
Тон сменился на серьезный.
– Моника, мы с Джой помирились. Все было неправильно. Теперь мы оба это понимаем.
– Жаль, – сказала Моника. – Только учти, что все это не имеет ко мне никакого отношения.
– Это имеет к тебе самое прямое отношение, Моника. Я втайне от всех побывал в президентском сыскном агентстве. Одна первоклассная юридическая фирма на Уолл-стрит предложила мне сотрудничать с ними. Я согласился.
– Раз так, ты, надеюсь, в курсе, что в Нью-Йорке живут восемь или девять миллионов человек. Подружись с любым из них или даже со всеми, только оставь меня в покое.
Моника повесила трубку, но, расстроившись, не смогла усидеть на месте. Она убрала со стола и допила кофе, стоя около мойки.
6
В понедельник вечером, расставшись с Моникой около ее кабинета, Нэн Родс села в автобус, идущий по Первой авеню, чтобы встретиться с четырьмя своими сестрами на ежемесячном ужине в пабе «Нириз» на Пятьдесят седьмой улице.
Она овдовела шесть лет назад, а ее единственный сын жил с семьей в Калифорнии, поэтому работа у Моники была для Нэн спасением. Она любила Монику и часто говорила о ней на семейных ужинах. Сама будучи одной из восьмерых детей в семье, она постоянно сокрушалась о том, что у доктора Фаррел нет потомства и что сама она была поздним ребенком – ее родители уже умерли.
Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 71
