Ознакомительная версия. Доступно 3 страниц из 13
Мать Чарльза Фредерика Ворта, дагерротип, 1850
Его первой работой после ухода из школы была типография; это место нашла ему мать, которой самой пришлось наступить на свою гордость благородной дамы – леди, как говорили раньше, – и стать экономкой в доме своей богатой родни. Мой отец никогда не думал о своих собственных трудностях и тяжелом детстве, но так и не смирился с унижением матери и не простил моего деда, допустившего это. Даже по прошествии многих лет, помогая материально этому расточителю, он отказывался встретиться с ним или просто увидеться. После того как Чарльз Фредерик проработал в типографии двенадцать месяцев, он пришел к моей бабушке и сказал: «Мама, я больше не могу оставаться на этом месте. Если я оттуда не уйду, то умру. Я ненавижу эту работу, эту жизнь и все, что с этим связано. Я не собираюсь становиться печатником. Пожалуйста, разреши мне уйти с этой работы и уехать в Лондон. Я пойду в какой-нибудь магазин, в «Lewis and Allenby» или любой другой, где повезет. Пожалуйста». Моя бабушка устало улыбнулась и сказала: «Я подумаю». Позднее, с помощью каких-то родственников, она устроила его в торговый дом «Lewis and Allenby» в Лондоне, и, чтобы приехать на новую работу, молодой человек двенадцати лет совершил свое первое путешествие по Темзе.
Он так хорошо использовал предоставленные Лондоном возможности, что, когда ему было всего тринадцать лет – представьте себе, – он получил повышение в должности и стал кассиром всего торгового дома. К тому же его рвение, желание и кроткие манеры помогли получить разрешение господина Алленби изучать данные предприятия, связанные с продажами, а также ткани, материалы, шали и готовые платья, изготовленные из них.
Каждый момент, не занятый работой у Алленби, он проводил в музеях и художественных галереях, изучая шедевры живописи. Картины, где персонажи щеголяли в детально разработанных костюмах, интересовали его более всего. В особенности один портрет королевы Елизаветы в бархатном платье, вышитом рисунком, состоящим из глаз и ушей: это означало, что она все видит и слышит, – именно этот узор стал любовью всей его жизни (см. первую вклейку, с. 1). Несмотря на молодость, он понимал смысл странного рисунка и был настолько поражен его причудливой символикой и роскошью бархата, что воскликнул, даже не мечтая, что это может осуществиться: «Если я когда-нибудь стану богатым, я закажу его копию. Я сделаю материю с таким же рисунком “глазками и ушками”». К концу своего ученичества в качестве продавца и клерка Чарльз Фредерик поработал во многих магазинах Лондона, в том числе в «Swan and Edgar» на углу Пикадилли. Наконец он почувствовал в себе силы подумать о своей карьере. И с благословения и с помощью матери, которая скопила небольшую сумму денег, данных родственниками на это смелое предприятие, мой отец покинул Лондон и поехал в Париж. Ему тогда не было и двадцати лет.
Несмотря на то что его спонсоры были весьма богаты, выделенная сумма была столь мала, что, когда молодой человек приехал в Париж, даже после самой строгой экономии в кармане осталось всего сто семнадцать франков – в это время это было около двадцати пяти долларов. Нужна большая смелость приехать завоевывать Париж со ста семнадцатью франками, не зная ни одного слова по-французски!
Однако Чарльз Фредерик вскоре нашел место в маленьком магазине тканей – был ли это «Ville de Paris» или другой, я не уверен. Это была хорошая фирма, одна из лучших по тому времени, хотя и не сравнимая с теперешними торговыми домами, как «Galeries Lafayette», чей оборот исчисляется миллионами. Тем не менее именно в этом магазине произошло удивительное событие, взбудоражившее его унылые будни. Вдове прежнего владельца удалось выдать замуж свою дочь за человека безупречного положения. И хотя брак дочери владельца магазина с аристократом вовсе не считался таким уж скандальным фактом, но стал кратковременной сенсацией. В магазине, отмеченном этим мезальянсом, отец начал работать и днем и ночью. Приходя туда к восьми часам утра, он снимал свое изящное пальто и шляпу, надевал старый жакет и подметал помещение. Покончив с этим, он протирал полки и наводил на них порядок, снова надевал свою изящную одежду и стоял, безупречно опрятный, готовый с девяти часов принимать покупателей. В восемь часов вечера его работа заканчивалась, и молодой человек был свободен, развлекал себя, изучал очаровательный штат магазина, продолжал свое образование, и, если оставалось время, спал. Двенадцатичасовой рабочий день! Представьте себе крик ужаса современного клерка при таком рабочем дне!
Некоторое время отец работал в этом торговом доме, а затем перешел в фирму «Maison Gagelin», знаменитую в то время и располагавшуюся на улице Ришелье. Это был первый торговый дом, который занимался кашемировыми шалями и готовыми пальто, и именно там Чарльз Фредерик начал свою работу, готовя революцию в моде.
Чтобы понять всю грандиозность этой задачи, необходимо знать, что собой представляла индустрия изготовления одежды в 1850-е годы, когда линкольнширский парень стал служащим у Гажлена. По правде говоря, как промышленность, или отрасль деятельности, или вообще занятие, достойное иметь название, она просто не существовала. В середине XIX века, если кто-то желал сшить пальто, он покупал материал в каком-нибудь торговом доме, вроде «Maison Gagelin», нес его к портнихе и заказывал пальто по образцу того, которое носил последние десять лет, ставил подкладку из старого платья, и проблема пальто была решена на следующие четыре или пять лет. Во времена юности моего отца это называлось изготовлением одежды «на заказ» или, как теперь иногда говорят «высоким штилем», «искусством дизайна костюма».
Тогда о тонких, нарядных материалах и речи быть не могло, в особенности о парче или жаккардовых тканях. Все костюмы были изготовлены из простой ткани, обычно оттенков синего, черного, коричневого или красного цветов. Отделки, которые теперь используют, были неизвестны. Какому-нибудь клиенту или портнихе никогда не приходило в голову, что немного фестонов, сборок или гагатовой пряжки достаточно, чтобы нарушить однообразие обычного кроя. Мода была шаблонной и избитой. А поскольку портниха заботилась лишь о том, чтобы изготовить платье как можно быстрее, покрой был не только небрежным и лишенным элегантности, но порой от него хотелось плакать.
Выгода от такой работы была до смешного мала. Из-за конкуренции цены домашнего пошива были очень невелики. Поскольку не было ни фасонов, ни идей для привлечения заказчиков, низкая цена была единственным способом, в чем бедные портнихи могли превзойти друг друга, пока, в конце концов, чистые доходы модисток, многие из которых работали самостоятельно или с небольшим числом помощниц, достигали нулевой отметки.
Торговля экспортными товарами находилась в еще более жалком состоянии. Вместо того чтобы планировать заранее и закупать большой запас ткани, заведения экспортировали, быть может, дюжину моделей в год – таких похожих друг на друга, что поразительно, как покупатели могли их различать. Фирмы закупали материалы по мере надобности изо дня в день у таких предприятий, где работал мой отец. И порой модели на экспорт были так небрежно скроены – портные рассчитывали на то, что их вывезут из страны! – так плохо сшиты из самых обыкновенных тканей и имели настолько банальные фасоны, что в наши дни редко кто захотел бы показаться в них. Как легко можно себе представить, прикрытие человеческой наготы не стало изящным искусством в дни, когда мой отец впервые появился у Гажлена.
Ознакомительная версия. Доступно 3 страниц из 13
