Предпосылками к повышению статуса русского языка были как перемены в политике, так и введение в Конституции 1936 г. всеобщей воинской обязанности, что предполагало знание русского языка всеми призывниками, чтобы воины Красной армии могли понимать команды и общаться с командирами и между собой. В марте 1938 г. было принято постановление СНК СССР и ЦК ВКП(б) «Об обязательном изучении русского языка в школах национальных республик и областей»[63]. Однако преподавание русского языка в национальных школах часто находилось на недостаточном уровне, что было последствием слабой подготовки и плохой работы учителей русского языка, а также малого количества часов, отведенных на его преподавание. В сентябре 1939 г. был принят закон «О всеобщей воинской обязанности». При этом было выявлено, что многие призывники вообще не знают русский язык. 6 июля 1940 г. политбюро ЦК ВКП(б) приняло постановление «Об обучении русскому языку призывников, подлежащих призыву в Красную армию и не знающих русского языка». Местные власти поставили задачу к 1941 г. «добиться полной ликвидации неграмотности и обучения русскому языку среди призывников»[64]. Однако к началу Великой Отечественной войны эта цель достигнута не была.
Укреплению статуса русского языка служил перевод письменностей многих народов СССР на кириллицу, который начался в 1936 г. и завершился к 1941 г. Смена алфавита обосновывалась таким образом — например, для крымских татар, которые до 1929 г. пользовались арабской графикой, а затем латиницей: «В настоящее время… крымские татары прочно укрепили братский союз с русским народом, и… знание русского языка все больше и больше распространяется среди них». Перевод письменности на кириллицу был обозначен не как «простой технический вопрос, а вопрос глубоко политический»[65].
На кириллический алфавит были переведены письменности почти всех народов РСФСР, а также титульных народов Азербайджанской, Узбекской, Таджикской, Туркменской, Киргизской, Казахской ССР и Молдавской АССР. Введенные ранее латинизированные алфавиты подверглись критике как «путаные, усложненные», «малопонятные широким массам трудящихся», «не соответствующие задачам социалистического строительства». Действительно, введение кириллицы для национальных языков было обосновано практическими соображениями — кириллица имеет больше букв по сравнению с латиницей, исключалась путаница с написанием и чтением букв на русском и родном языке, облегчалось изучение русского языка. Однако приводились для введения кириллицы и мифические обоснования — например, что «бурят-монгольский язык имеет много общих черт с русским»[66] (на самом деле они принадлежат к разным языковым семьям). Принятие алфавита на основе кириллицы было оценено властями как «величайшее событие»[67].
По завершении кириллизации алфавитов замдиректора Института языка и письменности народов СССР Академии наук СССР В. Петросян, который был ответствен за этот процесс, в своем письме А. А. Жданову от 25 февраля 1941 г. выдвинул предложение об окончательной унификации национальных алфавитов, включении в них всех без исключения русских букв (например, «ш», «щ», «ъ», «ь» и др.) для того, чтобы правильно передавать русские слова, имена и названия. Конечной целью унификации было как можно теснее «сблизить алфавиты народов СССР с русским алфавитом»[68].
Советское руководство предприняло шаги по борьбе с русофобией. Еще в декабре 1930 г. Секретариат ЦК ВКП(б) подверг критике поэта Д. Бедного за антирусские настроения, выраженные в его фельетонах «Слезай с печки», «Без пощады» и др. 14 ноября 1936 г. русофобские произведения поэта были заклеймены в постановлении политбюро ЦК ВКП(б) «О пьесе „Богатыри“ Демьяна Бедного». Эта пьеса подверглась уничтожающей критике за «пошло-издевательски изображенное крещение Руси будто бы „по пьяному делу“» и «густо размалеванную характеристику русских богатырей»[69], которая «огульно чернит богатырей русского былинного эпоса, в то время как главнейшие из богатырей являются в народном представлении носителями героических черт русского народа». Пьеса была снята с репертуара как «чуждая советскому искусству»[70].
8 декабря 1936 г. Д. Бедный написал жалобу И. В. Сталину, но в ответ получил жесткую отповедь: «Революционные рабочие всех стран единодушно рукоплещут советскому рабочему классу и, прежде всего, русскому рабочему классу, авангарду советских рабочих… Все это вселяет (не может не вселять!) в сердца русских рабочих чувство революционной национальной гордости, способное двигать горами, способное творить чудеса. А Вы… стали возглашать на весь мир, что Россия в прошлом представляла сосуд мерзости и запустения, что лень и стремление „сидеть на печке“ является чуть ли не национальной чертой русских вообще, а значит и — русских рабочих, которые, проделав Октябрьскую революцию, конечно, не перестали быть русскими»[71].
Тема русофобии проявила себя в рамках кампании массовых репрессий 1937–1938 гг. — в вину репрессированным «изменникам родины», «буржуазным националистам» и «троцкистам» было поставлено то, что они «пытались противопоставить русский народ другим народам СССР и насаждали отрицательное отношение к русской культуре». В частности, в русофобии обвинялся Н. И. Бухарин, который называл русских «нацией Обломовых»[72], а также глава Российской ассоциации пролетарских писателей Л. Л. Авербах и его «последыши» из Российской ассоциации пролетарских музыкантов, которые насаждали «теорию изолированности музыкального искусства отдельных народов СССР от русской музыки», провозглашали русскую музыку «чуждой и непонятной для других народов Советского Союза», «объявляли Бородина и Глинку… великодержавными шовинистами»[73].
Особое внимание властей было уделено обвинению «буржуазно-националистических агентов фашизма» в противодействии изучению русского языка в национальных республиках[74], «вытравлению русского языка» в национальных регионах — например, с целью «оторвать украинский народ от братского русского народа»[75]. В Башкирии «враги народа» обвинялись в том, что «проводили политику изоляции башкирской молодежи от русской культуры, воздвигали тысячи препятствий на пути преподавания русского языка и русской литературы в башкирских и татарских школах»[76]. В Карелии «буржуазные националисты, засевшие в школах… вели ожесточенную борьбу против изучения русского языка»[77], в Крыму — «всячески препятствовали школьникам-татарам изучать русский язык», вплоть до того, что «в татарской школе Наркомпрос приравнивал изучение русского языка… к иностранному. Так, в старших классах татарской школы Крымской АССР русскому языку отводилось часов не больше, чем немецкому», а «в десятых классах… немецкий язык даже главенствовал» (русский — 68 часов, немецкий — 102 часа). Автор статьи в «Правде» язвительно замечал, намекая, очевидно, на нацистскую Германию: «Нетрудно догадаться, в чьих интересах Наркомпрос Крымской АССР ведет линию на срыв изучения русского языка татарскими детьми и молодежью»[78]. Обязательность «штудирования немецкого языка» в ущерб русскому языку была признана преступной[79].
