Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 69
Я вызвал по телефону штаб дивизии и сообщил обо всем происшедшем офицеру, который отвечал за разведывательную и контрразведывательную работу.
– Что-то весьма сомнительно, – ответил он мне. – Если бы кто-нибудь из штаба группы армий занимался подобными делами на нашем участке фронта, меня бы непременно поставили в известность. Я займусь этим делом.
Через несколько часов я получил разъяснения.
В штабе группы армий про этого человека ничего не было известно. Расследование на уровне дивизии дало ошеломляющие результаты. После разговора со мной неизвестный разыскал командира батальона. Последнему он ничего не рассказывал о своей разведывательной деятельности, преподнес лишь какую-то байку. На этот раз он так же, как и меня, спрашивал о дороге к тому селу, где якобы жила некая фрау Майер, уроженка Германии, вдова проживавшего в России немца. По распоряжению ее немецких родственников ее надо было вывезти в Германию, и этот человек подрядился найти ее в России и организовать переезд на родину. Его автомашина, однако, в тот момент завязла в грязи, и поэтому он попросил о телеге с лошадью. Таковые и были ему любезно предоставлены. Добравшись на этой телеге до указанного села, он забрал оттуда неимоверно обрадованную предстоящим возвращением на родину фрау Майер и проехал мимо позиции артиллерийской батареи, где, будучи остановлен для расспросов, преподнес ту же историю. Наконец, он остановил телегу на какой-то лесной опушке. Сказав вознице, что ему надо еще урегулировать кое-какие вопросы, он слез с телеги и велел тому возвращаться в штаб, который якобы и должен отправить фрау Майер на родину. По свистку неизвестного из леса выехал легковой автомобиль, на котором он и отбыл в противоположном направлении. С тех пор о нем больше никто не слышал и его никогда не видел. О ситуации с фрау Майер не был осведомлен ни один германский гражданский чиновник.
К вечеру этого дня русские произвели артиллерийский обстрел 2-й батареи, после чего она подверглась атаке с воздуха, однако благодаря хорошо оборудованным позициям все удары остались без тяжелых последствий. Тем не менее я в определенной мере испытывал чувство вины. Это стало моим первым «восточным опытом».
Вечером того же дня из штаба дивизии пришел приказ о том, что неизвестный офицер, появившийся на огневых позициях и задающий там вопросы, должен рассматриваться как подозрительная личность. На следующее утро я отправился с инспекцией на другой участок позиций батальона фронта. Как я и намеревался сделать, свою инспекцию я начал с осмотра позиций рот и попросил командира обозначить мне секторы обстрела из пулеметов и минометов, чтобы выявить для себя мертвые зоны, которые следовало бы перекрыть артиллерийским огнем. Однако при подобной инспекции мне следовало бы сначала представиться командиру батальона. Когда я наконец добрался до КП батальона, находившиеся там офицеры вытянулись по стойке «смирно», но приветствовали меня весьма холодно. Лишь когда я представился им в качестве нового командира 1-го дивизиона и когда они узнали сопровождавшего меня обер-вахмистра, атмосфера несколько разрядилась. Командир батальона, энергичный капитан, объяснил мне:
– О господине майоре мне уже доложили как о шпионе, и в течение получаса мы держали вас под строгим наблюдением.
Только тогда я обратил внимание на то, что с момента моего появления в расположении батальона за мной следовали солдаты с винтовками на изготовку.
Бумажная война
Во время завершившей мое вхождение в коллектив «привальной» мне также довелось услышать много хорошего о «домашнем дивизионе», которым я теперь командовал, так его называли среди других батальонов. В горнострелковых и егерских дивизиях 1-й и 2-й дивизионы артиллерийского полка почти всегда были в тактическом отношении подчинены одному из двух егерских полков и потому носили прозвище «домашний дивизион». В составе егерской дивизии, соответственно тогдашнему театру военных действий, они были вооружены легкими полевыми 105-мм гаубицами на конной тяге, однако было предусмотрено их перевооружение горными 75-мм орудиями. «Домашним полком» моего дивизиона был 204-й егерский полк. Другим егерским полком дивизии был 207-й полк.
В эти дни еще доносились заключительные аккорды большого сражения в котле под Харьковом, в ходе которого мы отразили попытку прорыва русскими войсками кольца окружения. Затем она перешла в более спокойную фазу позиционной войны с происходящими время от времени артиллерийскими перестрелками да работой снайперов. Наши батареи благодаря своим расположенным выше русских позициям и наблюдательным пунктам имели значительное преимущество перед противником. Батареи неприятельских орудий, находившиеся на плоской равнине, едва начинали вести огонь, сразу же обнаруживались нами, подавлялись сосредоточенным огнем и были вынуждены менять свои позиции. Наши же батареи, напротив, были привязаны постоянно к одному и тому же месту, что, однако, оборачивалось своей негативной стороной – их относительно малой маневренностью. «Если прежде всего развести цветник перед блиндажом, – услышал я как-то слова одного генерала от артиллерии, – то германского солдата ничто не сможет заставить сменить свою огневую позицию». Поэтому мы пребывали в относительном покое. Лишь на правом участке нашего сектора, перед Изюмом, время от времени положение обострялось. Так что на своем КП я каждую ночь спал крепким сном. На постоянные звонки полевого телефона я обращал не больше внимания, чем на беспокоящий огонь вражеской артиллерии или на доносящийся с высоты шум «кофейных мельниц» – русских ночных бипланов.
Всякий раз, когда на передовой стихали звуки боя, все ожесточеннее разгоралась бумажная война. Штабы запрашивали у офицеров все больше и больше различных данных, и мой адъютант обращал мое внимание на то, что на основании новых инструкций каждый офицер должен сообщить о своем отношении к национал-социализму. На подобные вопросы во всех документах я писал одно и то же: «Отношение к национал-социализму безупречное». Каждый мог это понимать, как ему было угодно. Примерно также же формулировки и других командиров мне довелось позднее увидеть в других документах, которые, случалось, попадались мне на глаза. Офицерский корпус, по сути, саботировал затею партии, и когда она поняла, что предпринимаемые ею меры представляют собой безрезультатную попытку, то отказалась от них.
– Сегодня подходит срок представления месячного командирского отчета, – сказал мой адъютант, кладя передо мной вопросник.
Я принялся заполнять его:
«Настроение войск: хорошее.
Состояние здоровья личного состава: хорошее.
Состояние лошадей: плохое».
– Господин майор, мы не можем так отвечать. Ваш предшественник всегда отвечал на все вопросы только «хорошо».
– Должно быть, вы не обращали внимания на лошадей. Когда я бывал на батареях, то всегда осматривал лошадей. Их состояние просто ужасное. И неудивительно – после зимней кампании да при таком скудном питании! Если мы сейчас получим команду выступать в поход, то большая часть лошадей, везя такой груз по здешним дорогам, через несколько дней просто падет.
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 69
