Сказано – сделано: я подсматривала, вытаскивала, раздвигала. И всего через год после окончания университета купила квартиру вот здесь, в элитном доме в варшавском Мокотуве. Разумеется, не за наличные: настолько успешной я еще не была, да и у шефа таких, как я, была еще парочка. Задаток я выпросила у деда с бабкой, которые накопили эти сто тысяч тайком от отца с матерью – собирали, небось, на достойные похороны или еще какие глупости; остальное взяла в банке. Мне же оставалось вкалывать двадцать четыре часа в сутки, чтобы вносить кредит за квартиру и «ауди-кабрио»: видел бы ты, бурый кот, физиономии алкашей из нашей деревеньки, когда я на своем авто подъезжала к продовольственному магазину! После оплаты ежемесячного взноса и покупки нескольких вещичек – пардон, но при моей профессии я должна прилично выглядеть, – мне оставалось давиться черствым хлебом с плавленым сырком: на ветчину не хватало.
Временами, возвращаясь домой в полубессознательном состоянии – не то от усталости, не то от выпивки (ведь если пишешь о звездах, приходится бывать на тусовках), – я задумывалась: а стоило ли? Стоило ли идти наперекор родителям? Разумеется, они смирились с тем, что единственная дочь стала акулой пера, вернее, шакалом, – впрочем, они ни разу так меня не назвали: кто знает, может, доченька еще передумает и все же поступит на юриспруденцию, она ведь молодая? Так или иначе, смириться-то они смирились, но энтузиазмом по поводу моей профессии не горели. И лишь когда на свет божий вышло дело этой стервы из Силезии, которая убила – сука эдакая! – свою полугодовалую дочку, и именно я, Иоанна Решка, подготовила с ней первое интервью, именно мне она призналась во всем и именно моя фамилия золотыми буквами заблестела на небосводе журналистики, – только лишь тогда и отец, и мать начали относиться ко мне с уважением. Ну, по крайней мере, так мне показалось… Ха-ха, с уважением?! Я, журналистка, и не заметила разницы между уважением и пренебрежением! Между гордостью и разочарованием!
Ну, ничего. С тех пор в доме ко мне относились как к почетной гостье. Вплоть до того дня, когда… когда…
Мне нужно выпить.
Кот, давай так: я опрокину рюмочку, а ты закусишь селедочкой. Твоя хозяйка, эта Кинга, не поддержит нас в нашем благопристойном рождественском пьянстве – похоже, она и так уже поддала. Выглядит она мертвецки пьяной. Вот только посмотрю, дышит ли она, и вернусь к своему рассказу и к тебе, грязнуля. Э-э, нет, не буду называть тебя Грязнулей, а то еще Кинга услышит, примет на свой счет и обидится. А рождественских гостей обижать нельзя. Я назову тебя… Принцем. Понимаешь? Принцем Нищих.
Кажется, я несу бред.
Все в порядке, Кинга спит. Она сейчас кажется такой трогательной… Словно истерзанная житейскими передрягами бездомная королевна. Ну вот, опять я мелю ахинею. Как будто умом повредилась сегодня, Бог свидетель.
Так на чем я остановилась, эй, кот? Ах да, на водке и селедке.
Нет-нет, не думай, что родители отреклись от меня из-за моего алкоголизма и что именно поэтому я провожу сочельник в одиночестве. Вообще-то я не пью. Бокал вина или чего-то покрепче перед сном и рюмочка с утра для настроения – это ведь еще не зависимость. Я могла бы жить и без этого, но зачем отказывать себе в мелких радостях?
Довольно и того, что от сладостей пришлось отказаться – ты же видишь, как я выгляжу. Из стройной девчонки, которую парни на улицах провожали глазами, я превратилась в невиданного бегемота. В полном смысле слова «невиданного» – меня действительно больше не видят, не замечают, во всяком случае мужики; что же до недоброжелателей, то они как раз замечают и меня, и мою полноту – как же иначе! Но представь себе, что эта моя полнота – ладно, я уже настолько пьяна, чтобы говорить напрямик, – моя толстая задница помогает мне в работе! Правда, звезды уже не так часто приглашают меня на свои вечеринки, да и плевать я хотела на эти их вечеринки, на которых единственная жратва – это чипсы и крекеры с какими-то несъедобными наполнителями; зато жертвы жестокой судьбы, все эти бедняжки, которых мучают и насилуют мужья и сожители, все эти бедные сиротки, интервью с которыми приносят бешеные деньги, охотнее открывают душу и рассказывают о своих бедах толстой и некрасивой, чем стройной и хорошенькой. Видишь ли, в их глазах я – такая же неудачница, как они. И в чем-то они, черт, правы. Да, у меня есть квартира, вся из стекла и света, в самом дорогом районе Варшавы, в гараже стоит приличная «ауди», временами я бываю на тусовках, но… даже Кинга-Бездомная чем-то богаче меня. Ведь у нее по крайней мере есть ты, дружок.
А в моем мире дружбы не существует. Мой мир – это питомник акул. На мгновение замешкаешься – и они отгрызут тебе руку. Минута слабости – и они разорвут тебя в кровавые клочья.
Меня сейчас защищает моя тучность – эти сто с лишним кило веса. Глупо подкладывать свинью тому, кто и сам выглядит как свинья, не так ли, бурый? Завистники, возможно, и хотят меня сожрать, да я у них в пасти не помещусь. Но если раньше я хоть словом с кем-то могла обмолвиться в нашей дрянной столовке, то теперь все меня избегают, будто я прокаженная.
Ну ладно, кот, я признаю, что дело не только в толстой заднице. Я прокололась кое в чем другом. Боже, какой же я была дурой… Ну так что, еще по одной?
Вот тебе, Аська, еще рюмочка горькой, а котику – селедка из банки. Знаю, вкус у нее отвратительный, но больше никакой рыбы в гипермаркете не было. Да и разве будет нормальный человек в сочельник, за минуту перед закрытием магазина, покупать рыбные консервы и занюханную елочку? Только такая притрушенная, как я. Я ведь хотела забыть об этом сочельнике, веришь? Я гнала от себя мысль о рождестве – и, действительно, почти забыла. Понимаешь, кот, еще год назад у меня была семья: мама, папа, бабушка, два дедушки. А сегодня я одна-одинешенька. Пардон, грязнуля, но ты не в счет, и Бездомная – тоже.
Мне нужно выпить.
Ну ее в задницу, такую жизнь…
Чтоб меня черт побрал…
Ася опомнилась наутро: она так и спала на стуле, уткнувшись щекой в стол. Едва продрала глаза, распухшие от водки и слез. Кот сидел у своей миски, на которой лежала недоеденная селедка, и смотрел на женщину зелеными глазами, в которых не было совершенно никакого выражения. Ни одобрения, ни осуждения. Ася была за это благодарна, хотя не припоминала, как в ее квартире, сверкавшей чистотой, оказалось животное.
Что ж, об этом она подумает позже.
Она с трудом поднялась – ноги были ватные, – и потащилась в спальню. Хотела было, обессиленная, завалиться в постель, но, потеряв от неожиданности равновесие, оперлась о стену: ладно кот, но чужая женщина? Чужая женщина в ее спальне?
В мозгу Аси, одурманенном алкоголем, блеснуло какое-то просветление. Мысленно она связала присутствие кота и женщины в одно целое – и вспомнила о своем вчерашнем весьма альтруистичном приглашении, а вспомнив, облегченно вздохнула. Слава богу, это не пьяные галлюцинации…
