Визг такой, что впору заткнуть уши.
— Вы бы ее, братцы, чем-нибудь оглушили, — говорю я. — Чего же ее так кромсать.
— Нельзя, ваше благородие, — говорит первый солдат, сидящий на свинье. — Не тот вкус будет.
Увидев мою серебряную шашку и вензеля на погонах, солдат вскакивает. Свинья вырывается.
— Сиди, сиди, — говорю я. — Уж доканчивайте скорей.
— Быстро тоже нехорошо, — говорит солдат с ножом. — Крайняя быстрота сало портит.
С сожалением посмотрев на меня, первый солдат говорит:
— Ваше благородие, война! Люди стонут. А вы свинью жалеете.
Сделав финальный жест ножом, второй солдат говорит:
— Нервы у их благородия».
Зощенко все выдержал. Стал отважным, опытным офицером. Себя, однако, не уберег. Да не очень это было и принято: беречь себя на войне. Лучше потерять жизнь, чем честь! «Обычная жизнь прапорщика на позициях — две недели», — меланхолично записал Зощенко. Получив команду — прорвать с его взводом оборону противника, он подползает с солдатами к колючей проволоке, они пытаются ее перерезать — но ураганный огонь прижимает их к земле. Зощенко получает ранение в ногу осколком снаряда. Приходит приказ — отойти. Командир полка благодарит Зощенко. Оказывается, они сделали именно то, что надо, — отвлекли внимание противника, а все главное произошло на соседнем участке. 17 ноября 1915 года «За отличные действия против неприятеля» Зощенко награжден орденом Святого Станислава 3-й степени с мечами и бантом. 22 декабря назначен на должность начальника пулеметной команды. Это значительное повышение. Пулеметы тогда были оружием новым, стоили очень дорого, и доверить командование ими могли только очень способному, ответственному офицеру. Таким Зощенко и стал.
Одиннадцатого февраля 1916 года он награжден орденом Святой Анны 4-й степени с надписью «За храбрость». Никаких подвигов он перед этим не совершал — служил, «тянул лямку». И второй орден получил просто за успешную службу и, как говорится, «вдогонку» первому. Для таких случаев этот «орденок», Святой Анны 4-й степени, и был предназначен, и серьезным не считался. Он был маленький, красного цвета и имел насмешливое прозвание «клюква». Его слегка небрежно крепили на эфесе шашки и носили там. И Зощенко, как всякий бывалый, лихой офицер, поступил так же.
Уже в качестве «героя войны», с двумя орденами, он приезжает в отпуск в Петроград, в надежде встретиться со своей первой любовью, с которой еще гимназистом целовался у памятника «Стерегущему», в сквере на Петроградской… Он и пошел на войну ради того, чтобы появиться перед ней вот таким — мужественным, отмеченным наградами, и притом — с грустью в глазах! Но грусть его еще усиливается, когда он… встречает ее под руку с женихом: первая его любовь, красавица Русанова-Замысловская выходит замуж. На другой день Зощенко выезжает обратно в полк. Горячность, импульсивность свойственны Зощенко, и не только молодому. Фотография первой его возлюбленной всю жизнь будет стоять у него на бюро.
Девятого июля его производят в подпоручики. Вероятно, он лучший офицер: именно он замечает у неприятеля за линией фронта появление каких-то странных блиндажей, не похожих на обычные, и дважды посылает рапорты начальству, полагая, «что эти блиндажи для штурмовых орудий или пулеметов»… Сигнал остается без внимания. Начальство, как всегда, равнодушно и высокомерно. Низшие чины не смеют им указывать, на что нужно обратить внимание… И из-за этого жизнь Зощенко ломается самым ужасным образом.
«Двадцатое июля
…Душная июльская ночь. Сняв френч, я пишу письмо.
Уже около часа. Надо ложиться. Я хочу позвать вестового. Но вдруг слышу какой-то шум. Шум нарастает. Я слышу топот ног. И звяканье котлов. Но криков нет. И нет выстрелов.
Я выбегаю из землянки. И вдруг сладкая удушливая волна охватывает меня. Я кричу: “Газы!.. Маски!..” И бросаюсь в землянку. Там у меня на гвозде висит противогаз.
Свеча погасла, когда я стремительно вбежал в землянку. Рукой я нащупал противогаз и стал надевать его. Забыл открыть нижнюю пробку. Задыхаюсь. Открыв пробку, выбегаю в окопы…»
Глотнув газов, Зощенко погубил свое здоровье навсегда: «Меня везут в госпиталь по талому февральскому снегу…»
После Первой мировой войны химическое оружие было запрещено и во время Второй мировой не применялось вообще. В Первой мировой применялось считаные разы… и под одну из этих газовых атак попал Зощенко. «Везет, как утопленнику»! Он же предупреждал о тех таинственных блиндажах, где оказались баллоны с газом!.. Но — не помогло, начальство пропустило мимо ушей. Пытался спасти людей, крикнул «Противогазы!» — и «глотнул смерти», и едва выжил, но здоровье погубил. Но почему же не услышали его раньше? Ему есть за что обижаться на жизнь!
Его награждают орденом Святого Станислава 2-й степени с мечами и направляют в госпиталь.
Узнав, что у него еще и порок сердца, он тем не менее возвращается на позиции. За те болезни, что «подарили» ему, и так же, очевидно, «за рвение» — ведь он же «предупредил» о газовой опасности, его вновь «отмечают» — орденом Святого Станислава 2-й степени с мечами и бантом! У нас так: нужно, чтобы человек тяжело пострадал, после чего его награждают — «с чувством глубокого удовлетворения»… Командир полка князь Макаев делает Зощенко, которого он называет «малыш», своим адъютантом. Потом Зощенко становится командиром роты, потом — батальона, произведен в штабс-капитаны. Это — 1916-й, Зощенко двадцать два года!
Есть что изучать в его жизни. У Зощенко очень много талантливых исследователей. Рассмотрен, изучен каждый листок — и не только рукописей. Вот эти важны не менее: хранимые в музее листки из «Полевой книжки» Зощенко, когда он занимал должность командира 4-й роты. Видно, сколько у него забот. На маленьких страничках и — черновик рапорта командиру батальона о гибели гренадера Василия Полякова, находившегося в разведке и убитого разрывной пулей в голову, и набросок заявления заведующему оружием с просьбой выдать вторую ракетницу, поскольку первая пришла в негодное состояние, и отчет о произведенной разведке, и записи по дислокации (до позиций противника 1600 метров), и расписание солдатских отпусков — солдаты имели право на отпуск для посещения семьи, и это тоже было «на его совести» — кого, когда и на сколько отпускать. И это при том, что солдаты были зачастую намного старше его, и поддерживать с ними нужный тон было непросто. Солдаты между собой называли его — «внучок».
При этом он еще сочинял эпиграммы на офицеров, довольно дерзкие (и одновременно какие-то детские):
Василий Николаевич — командир батальона. Доволен судьбой своей чрезмерно, И предложи ему два миллиона, Он не возьмет их — уж это наверно.
А вот — на полковника Трухачева:
С начальством мил, и с нами прост. Нельзя сказать, чтоб был прохвост. Фамилья только подкачала. Труха… — пойми сначала. На это каждый мне ответит: Фамильей бог и шельму метит.
Чем-то он напоминает Лермонтова — чьи шутки и насмешки над офицерами, как известно, не довели его до добра. Проявляется насмешливый, даже ядовитый характер Зощенко — позже это его качество, как соль, войдет в лучшие его рассказы. Вот итоги его службы, приведенные им самим в книге «Перед восходом солнца»:
