Пока остается невыясненным, почему Вазари, впервые посетив Венецию еще в 1541 году, ни словом не обмолвился о Тициане в раннем издании своих «Жизнеописаний», хотя имя великого венецианца уже было широко известно. Не исключено, что такая «забывчивость» продиктована сугубо местническими и цеховыми интересами, столь сильными в раздробленной на мелкие княжества Италии. Вазари в льстивых «посвящениях» собственных сочинений то папе римскому, то своим покровителям Медичи, как истый царедворец и придворный писатель основное внимание уделил прославлению римско-тосканской школы живописи. Во втором дополненном издании «Жизнеописаний» он восполнил досадный пробел и воздал должное не только североитальянской, но и фламандской живописи. Несмотря на неточности, оговорки и даже домыслы, его капитальный труд, ставший настольной книгой многих поколений искусствоведов, стал уникальным явлением в истории мирового искусства. В нем достоверно и образно отражена борьба двух важнейших художественных направлений — ренессансного искусства и набиравшего силу маньеризма, к которому Вазари причислял и себя, называя его «современной манерой». В этом противопоставлении нашло свое отражение столкновение двух эпох — Возрождения и Контрреформации, вызванное кризисом гуманизма.
К кругу лиц, лично знавших Тициана, можно отнести и Марко Вечеллио (1545–1611), двоюродного племянника и любимого ученика, к которому Тициан относился как к сыну. Сын Марко, Тицианелло (1570–1650), — тоже художник, немало слышавший от отца о своем великом родственнике и, возможно, даже видевший его, — издал в 1622 году Венеции «Краткое жизнеописание знаменитого Тициана Вечеллио из Кадора» неизвестного автора. Как выяснилось позже, это сочинение принадлежит перу Джован Марио Вердидзотти (1525–1600), художника и литератора, который в последние годы был близким другом Тициана. В 1567 году с ним познакомился Вазари и тепло отзывался о нем как о честном и порядочном человеке.
За преданность и помощь в работе Тициан заплатил своему молодому другу той же монетой, написав его превосходный портрет (Сан-Франциско, Мемориальный музей М. X. Янга). Это, пожалуй, единственное произведение, в котором Тициан вполне определенно обозначил свою симпатию к лицу, изображенному на портрете, вложив в его левую руку листок с надписью: «Di Tiziano Vecellio singolare аticо» (единственный друг Тициана Вечеллио). Но слово singolare скорее можно здесь перевести как «особый», а не «единственный», поскольку ниже будет отмечено, что Вердидзотти выполнял ряд деликатных поручений Тициана, а после его кончины не порывал связей с семьей и продолжал дружить с любимым племянником мастера Марко Вечеллио. Незадолго до своей смерти он передал ему труд, который не успел опубликовать. По наследству от Марко рукопись перешла к его сыну Тицианелло, который и издал ее без упоминания имени автора.
Выше было сказано, что Вазари несколько сместил дату рождения Тициана. Явно полемизируя с автором нашумевших «Жизнеописаний», Дольче решил внести свою лепту и подправить некоторые положения Вазари, когда уже не было в живых таких авторитетных знатоков, как Санудо и Микьель. Сам Дольче появился на свет в 1508 году, а потому о начальном периоде творчества Тициана знал понаслышке. Свои откровения в «Диалоге о живописи» он для большей убедительности вложил в уста литератора Аретино, к тому времени покойного — иначе ему бы дорого обошлась ссылка на имя скандально известного писателя, за которым давно утвердилась слава беспринципного мздоимца. Но Дольче часто ссылается и на самого Тициана, с которым был связан узами дружбы. Разрабатывая свою художественную теорию, он ставит во главу угла искусство Тициана, приводя множество ценных наблюдений. Однако некоторые его заявления в полемике с Вазари по поводу даты рождения Тициана вызвали в дальнейшем невероятную путаницу. Именно она послужила поводом для пересмотра прежней позиции и выдвижения необоснованной версии. Например, Вердидзотти наверняка был знаком с сочинением Дольче, но нигде не упоминал о нем, оставив неизменным собственное мнение.
Авторитетными биографами Тициана, не подвергавшими сомнению общепринятую дату рождения мастера, по праву могут считаться авторы известных исследований Карло Ридольфи (1594–1658) и Джован Баттиста Кавальказелле (1819–1897), этот признанный патриарх итальянского искусствоведения, который обошел пешком с котомкой за плечами всю Италию и пол-Европы, сумев дать подробные описания множества картин, прежде чем они попали в частные коллекции или бесследно исчезли. Он написал в соавторстве с англичанином Кроу объемистую монографию о Тициане в двух томах (1878). Именно Кавальказелле успел произвести полную инвентаризацию творений Тициана, исключив многие работы, приписываемые ему в угоду устроителям разного рода аукционов. К его авторитетному мнению полезно прислушаться и сегодня.
А теперь сошлемся на одно очень ценное свидетельство, приведенное испанским искусствоведом Педро Берокуи в его книге «Тициан в музее Прадо». Этот труд вряд ли мог знать англичанин Кук, а между тем в нем впервые публикуется письмо посла Испании дона Диего Уртадо де Мендоса, посланное из Венеции 5 октября 1545 года Карлу V, в котором сообщается, что «Тициан постарел и работает медленно». Эта фраза служит неопровержимым доказательством того, что Тициану в том году было 68 лет, а не 55 или же 50, как того хотелось бы приверженцам новой точки зрения. Если бы в тот период мастеру было 55 лет, вряд ли испанский посол писал бы о его старости. Такие слова никак не вяжутся с представлением о человеке, которому нет и шестидесяти. А испанец хорошо знал истинное положение вещей, поскольку недавно сам позировал Тициану для портрета во весь рост, о котором вспоминает Вазари, отмечая его художественные достоинства и датируя работу 1541 годом (Флоренция, галерея Питти). Что же касается замечания дона Мендосы о медлительности мастера, в этом нет ничего удивительного. Широко известно, что Тициан даже в молодости не отличался быстротой или, как говорится, «живостью» в работе над картинами, за что не раз получал нарекание от нетерпеливых заказчиков.
Но обратимся к самому Тициану. В письме от 1 августа 1571 года он пишет испанскому королю Филиппу II: «Даже уж и не знаю, каким образом мне выжить в этом преклонном возрасте, так ни разу и не получив за последние десять лет хотя бы самую малость в уплату за картины, которые время от времени я Вам направлял, будучи глубоко уверен, что Ваша бесконечная милость вознаградит однажды за труды своего верного слугу, которому уже девяносто пять лет».
Сторонники новой версии недвусмысленно заявляют, что Тициан ради получения денег намеренно прибавлял себе годы. Но с этим трудно согласиться. Вряд ли можно предположить, что, отчаявшись получить законную компенсацию за свои труды, престарелый мастер стал бы кривить душой и на целых десять, а то и тринадцать лет завышать свой возраст. Известно, что Тициан был щепетилен в делах и знал цену себе и своим картинам. Да, он нередко лукавил в переписке с сильными мира сего, когда жаловался на хворобу, которая якобы мешает ему вовремя выполнить заказ. Но чтобы он, гордый горец и аристократ духа, заведомо лгал ради денег, допустить трудно. И можно ли считать его мелочным, если долгие годы он был кредитором князей и королей, которые еще и постоянно поторапливали его? Это они проявляли свою мелочность и скаредность, когда дело касалось платы за картины. Известно, что Тициан был богат, поэтому в письме Филиппу II он не столько просил денег, сколько ратовал за справедливость. В данном случае можно согласиться только с тем, что в августе 1571 года ему еще не было девяноста пяти, и он просто округлил свои года.
