Фома кивнул и улыбнулся, отчего в уставших от боли глазах промелькнул оскал победившего в схватке бультерьера.
Два дня они просидели в его палате. Медсестры и врач пытались объяснить им, что больному нельзя волноваться плюс они могут заразить его, слабого, какой-нибудь инфекцией. Но им удалось убедить персонал, что они – нормальная охрана, а не тот сержантик в приемном покое. Персонал был в курсе слухов об их простреленном пациенте. Шушукались, косо поглядывали, но не гнали. Фома сам отправил друзей обратно.
Перед их отъездом он вкратце обрисовал ситуацию и попросил запомнить пару имен, если что. Ни медикаментов, ни денег Фома не брал, сказал, есть. Они оставили все врачу, толковому парню…
…Пух отложил телефон. Ну что, надо ехать. Не будет же он просто так звонить. Перезванивать – значит сомневаться. Скажет, ладно, не дергайтесь, все в порядке.
Набрал номер Горя:
– Мне Фома звонил. Он на острове. Говорит, ты дорогу знаешь?
– Примерно. Значит, все же созрел…
– Говорит, если хотите, заезжайте проведать. Во дает!
– И все?
– Все.
– Значит, надо ехать…
– Когда?
– Мне через три дня надо быть в городе.
– А мне завтра сына в школу вести.
– Ну, ты думай, решай, а я буду собираться. Если ехать, то сегодня ночью, утром пароход на остров.
Снова конец связи.
Горе ждал во дворе, прохаживался с сумкой на плече и курил.
– Каждый раз ночью выезжаем, – проворчал он вместо приветствия, устраиваясь на правом сиденье. – Чё ты ружье не захотел брать? Опять какие-нибудь ослы по дороге привяжутся, как в прошлый раз.
– Потому и привязались, что мы ружье взяли. Наличие оружия предполагает его применение, братан! Здорово!
– Достал ты уже со своей мистикой… Здорово! Ну, что он тебе сказал? Случилось что? – Горе хотел узнать подробности.
– Да ничего, кроме того, что он на острове. Чую спиной, что-то не так. Ты же его знаешь, по голосу не поймешь, что у него происходит. Перезваниваю – телефон отключен.
– Ладно, поехали на заправку. Я на всякий случай взял бутылку водки. Дашка какие-то бутерброды положила. Денег, честно говоря, впритык.
– Ничего, хватит. В святую землю едем, авось не пропадем. Я потому и ружье не взял. Не хватало еще по монастырю с ним болтаться. И на пароход могут не пустить.
– Удивляюсь я тебе, братуха! – заговорил Горе, когда выехали со двора. – С детства тебя знаю, а ты все, наивный, в сказке живешь. Не будь у нас тогда ружья, шли бы мы домой пешком. Да еще и собирали бы, как ты говоришь, выбитые зубы сломанными руками.
– Может быть. Кто его знает…
Горе
…В тот раз, возвращаясь из больницы от Фомы, часа в два ночи они остановились поесть в бревенчатом придорожном кафе возле древней заправки. Машину оставили прямо у крыльца. Им хотелось выпить по сто пятьдесят, похлебать горячего и чуть-чуть покемарить в машине. Девушка за стойкой налила им борща, водки и, подперев щеки ладошками, ласково на них глядела.
– Ты заметил? – спросил Горе вполголоса.
– ?..
– Куда ни приедешь, одна лучше другой. И чем хуже дыра, тем девки краше! Вот страна северная!
Пух кивнул.
В кафе они были одни. Горе уселся так, чтобы лучше ее видеть, и поднял пластмассовый стаканчик:
– За гостеприимную хозяйку.
Хозяйка скромно улыбнулась. Только они выпили и стали размешивать в тарелках сметану, в кафе уверенно вошли три молодых человека. Сели за соседний стол. Было видно, что они здесь даже не завсегдатаи, а просто хозяева. Крупные, в темной одежде. Уже спокойные, хотя еще и не матерые.
– Кать, налей нам два пива и Сереге чай, – сказал самый крупный и темный – как видно, главный.
Катя принялась выполнять команду, а парни ненавязчиво оглядели Пуха с Горем. Все присутствующие молчали.
– Привет, парни, – начал главный. – Издалека?
– Здорово. Соседи ваши, – ответил Горе.
– То-то мы глядим – машина с другими номерами. Ваша?
– Наша. – Горе разговаривал легко, по-доброму.
– Хорошая машина. Вроде не новая, а выглядит. Не продается?
– Хотите купить? – Тон Горя нисколько не изменился.
– Может, и купили бы. Какого года-то?
– Не старая еще.
– И сколько хочешь за нее? – Главный перешел на «ты».
– У тебя денег не хватит. – Горе продолжал за разговором хлебать борщ.
Лидер помолчал немного и снова спросил:
– А все-таки? Вдруг хватит?
Горе зажмурился, как от удовольствия, и отрицательно мотнул головой.
– Ну, как хотели. – Главный говорил негромко и будто лениво. – Просто места у нас тут глухие, вдруг чего случится? Сгорит, к примеру, и жаловаться некуда.
– Ладно, парни, давайте обсудим, – почти без паузы ответил Горе.
Пух опешил от того, как легко он соглашался с беспределом.
– У меня там в машине пяточка запарена[1], пойдем курнем, покалякаем. – Горе встал, оставил недоеденный суп, недопитую водку и, не глянув на Пуха, пошел к выходу.
Пух как можно спокойнее отправился за ним.
Молодые люди переглянулись, главный кивнул, и все трое двинулись следом. На крыльце они полукругом встали рядом с Пухом. Горе жестом притормозил их, сказал: «Щас, пацаны!» – и спустился к машине. Быстро открыл багажник и обернулся, держа ружье наизготовку. Очень тихо щелкнул предохранитель. Пух еле успел приоткрыть рот, чтоб не оглушило. Навскидку Горе выстрелил сначала в неоновую вывеску над головами, а через секунду – в крыльцо под ногами. Дробь жестко хлестнула по доскам, выстрелы зазвенели в ушах, а с вывески посыпалось стекло с пылью. Все, стоящие на крыльце, втянули головы и чуть присели. Свет погас. Горе открыл затвор, гильзы хлопнули и покатились по асфальту. Он быстро вставил новые патроны, снова приложил приклад к плечу и поднял стволы в лицо главному.
– Ну, чё, бледина, все еще хочешь купить? – сквозь зубы, негромко спросил Горе, но услышали его все.
Ответа не было. Никто не двигался.
– Тогда никого не держу… – сказал он вроде бы спокойнее, но вдруг слегка поднажал голосом: – Ну!
Трое быстро ушли обратно в кафе. Пух тряс пальцем в ухе. Вкусно пахло порохом.
– Поехали, Пух! Вот ключи, садись за руль.
Пух завел машину, Горе сел с ружьем на сиденье справа, и они тронулись.
– Не гони, рули спокойно, – велел Горе, и Пух сбросил газ.
