Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 78
Одесса – особый мир, независимый от политиков, национальной принадлежности, моды, погоды. Здесь не бывает очень жарко или очень холодно. Здесь живут русские, украинцы, греки, румыны, евреи, армяне. Ты только произносишь: «Одесса», – и в глазах собеседника – море эмоций. Дальше ты молчишь, а тебе рассказывают, какой это замечательный город. И тебя захлестывает чувство гордости.
Сколько историй поведала я тебе об Одессе, сколько анекдотов! Ты то слушал, улыбаясь, то подпевал мне, то хохотал до слез.
Для меня в Одессе главной была музыка. И я пыталась передать эти ощущения. Музыка звучала, витала во всем: в воздухе, деревьях, особых запахах, домах, в акации, сирени, море, в распевно-лирическом говоре, юморе. У Куприна прочитала: «…Даже воздух в Одессе был нежный и музыкальный». Одесские обороты речи, возможно, неграмотны с точки зрения русского языка, но какая музыка звучала в них! Что рождало эту музыку? Может, климат мягкий, может, быт неторопливый. Не было в Одессе человека, который бы не имел музыкальных способностей – я в этом убеждена.
Не могу представить, что в какой-то другой город может приехать мировая известность и с балкона обычного жилого дома дать целый концерт. Одесса к тому располагала. В нашем доме на Островидова (прости, тогда уже на Новосельской), 66, ты выходил на балкон, а внизу поклонники, увидев тебя, начинали скандировать: «Ле-щен-ко! Ле-щен-ко!» И ты брал гитару и пел для них. На твои концерты в Русском драмтеатре билеты были распроданы за несколько месяцев, а ты пел с балкона третьего этажа обычного жилого дома. Ты и на Привозе пел. К тебе с одесской непосредственностью подходили люди и просили кто автограф, кто денег, кто спеть, и ты опять пел, и деньгами помогал, и автографы раздавал. В Одессе такое не удивляло, там все происходило настолько органично, естественно, что никому не приходило в голову, зачем Лещенко это делает. Напротив: «А кому он еще петь должен?»
Как вы пели с мамой «Дивлюсь я на небо», «Реве та стогнэ»! Вы и другие украинские песни пели. Соседи собирались у двери нашей квартиры, из окон свешивались, слушая вас. У мамы было колоратурное сопрано, очень чистый голос. Ваш дуэт проходил «на ура!».
Моя гастрольная жизнь уже без тебя забрасывала меня в разные уголки нашей необъятной. Я убедилась, что ты был прав, когда говорил, что с одесскими музыкантами, случайно встретившись в другом городе, можно было выйти на любую сцену не репетируя и выступить так, как будто месяц шлифовали программу. И это говорил ты, работавший с лучшими оркестрами Англии, Германии, Франции!
Мой папа не возражал против моего музыкального образования, правда, считал это пустой тратой времени и всерьез не воспринимал. Нравится, так пусть учится дитя. Он сам никогда не знал нот, при этом прекрасно играл на фортепиано, струнных, духовых инструментах, на гармошке-концертино, и голос у него был красивый. Папа взбунтовался, когда я поступила в консерваторию и стала солисткой оркестра в кинотеатре. Он понял, что увлечение становится профессией.
Ты все время переспрашивал, на какой же улице я жила в Одессе. Я сама запуталась. Нашу улицу Островидова, на которой я родилась и росла, часто переименовывали, у нее такая богатая родословная… Два века назад это была Колония Верхняя, состоящая из 200 семей немцев. Позже улица стала Верхней Немецкой колонией, потом Колонистской, Немецкой, Ямской, Лютеранской. В начале двадцатого века улицу переименовали в Новосельскую – в честь городского головы Николая Новосельского. Потом улица носила имя знаменитого певца Василия Островидова. Старожилы говорили, что жил он в доме № 35, пел в опере и был священником, учился в Италии, а родом был из Одессы. За какие заслуги его имя дали улице? Вроде бы способствовал укреплению советской власти в Одессе. Но очень скоро служители церкви попали в опалу, и улице вернули прежнее название. Ты приходил к нам, когда она опять стала Новосельской.
Через два дома от нас была общеобразовательная школа № 80, в которой я училась. Напротив нашего дома была консерватория, а при ней училище Столярского, в которое я поступила после окончания музыкальной школы имени Глазунова. За год до войны наше училище переехало в новое здание музыкальной школы имени Столярского у Сабанеева моста.
Я хорошо помню сквер неподалеку от моста и начало строительства музыкальной школы. Раньше на месте сквера была гостиница «Крымская». Папина сестра, тетя Шура, рассказывала, что в ней в разное время останавливались писатель Иван Бунин, поэт Владимир Маяковский. Гостиница сгорела еще до моего рождения, а на ее месте появился сквер. Перед началом строительства в сквере спилили деревья, потом стали выкорчевывать пни. Одновременно на телегах завозили длинные сосновые доски. Концы досок свисали с телеги и волочились по земле. Запах сосны пронизывал воздух. Не стало сквера, на его месте построили здание школы – первой в нашей стране специальной музыкальной школы-десятилетки для одаренных детей, которой и присвоили имя Столярского. Как говорил сам знаменитый учитель-скрипач, «школа имени мине».
В то время музыкой очень увлекались. Ребенка, независимо от способностей, как только ему исполнялось пять лет, родители вели к Столярскому. В Одессе Петра Соломоновича знали все. Идет он по улице, и ему кланяются, почтительно здороваются, в трамвае место наперегонки уступают. Столярский устраивал музыкальные шествия, выводил своих учеников со скрипками, а сам гордо шел впереди колонны. Звучала музыка, было торжественно и празднично. Умел человек настроение создавать и праздники устраивать. О победах его учеников на международных конкурсах только и говорили, его цитировали. По слухам, афоризмов набралось на книжку.
Для меня и, думаю, для многих общеобразовательная школа была конвейером обязательных предметов и посредственных учеников, в то время как школа Столярского – фабрикой талантов, так называл ее сам Петр Соломонович. Я помню имена лишь некоторых его учеников, прославивших Одессу: Давид Ойстрах, Елизавета Гилельс, Натан Мильштейн, Эдуард Грач. Список знаменитостей можно продолжить.
Столярский создал отечественную скрипичную школу, которую знал весь мир. И Сталин еще до войны в Кремле вручил ему памятный подарок. Но признание советской власти не приблизило к ней Столярского. Политика и власти его интересовали, лишь когда начинали мешать главному делу его жизни. Это единственное, что заставляло его узнать, кто в каких кабинетах сидит и за что отвечает. Он или начинал искать общих знакомых, которые могут ему посодействовать в исправлении сложившейся ситуации, или сам шел ругаться, выяснять, ради своего любимого дела мог и на поклон к высокому начальству пойти. По рассказам очевидцев, мог рассыпаться в комплиментах и тут же правду-матку рубануть.
Он был прекрасным музыкантом и не менее гениальным учителем. Во-первых, для него все ученики были талантливые, терпения хватало на каждого, даже безнадежного ученика. Как он оценивает своего подопечного, можно было определить только по интенсивности занятий с ним Учителя. С «подающими надежды» Столярский занимался в день по два-три раза, с остальными реже, зачем мучить ребенка. Но на качестве занятий это никак не отражалось. Такого же отношения к ученикам он требовал от других преподавателей. Училище, благодаря стараниям Столярского, стало островком счастья и любви не только для скрипачей, но и для альтистов, виолончелистов, пианистов.
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 78
