— Привет, космонавт, — сказала она. Я опустил оружие и шагнул ей навстречу.
— Что тебе надо?
Пытаясь придать голосу твердость, я перестарался, и вопрос прозвучал слишком грубо.
— Мне просто хотелось узнать…
Она отвернулась и быстро вошла в дверной проем, рядом с которым стояла. Я последовал за ней. Услышав шаги за спиной, женщина судорожно вздохнула, расправила худенькие плечи и робко обернулась.
— Ищешь приют на ночь? — спросила она. Я молча разглядывал ее.
— Ты, наверное, только что из космоса?
Низкий бархатный голос дрожал, как крылья бабочки, но это не было похоже на дребезжащий выговор обитателей трущоб, а манеры и весь облик женщины говорили о хорошем воспитании.
— Да, — ответил я.
— Может быть, хочешь провести ночь со мной?.. — Она тяжело сглотнула и с трудом закончила: — У меня есть место.
Я поднялся на ступеньку и, встав рядом с девушкой, постарался рассмотреть ее в темноте. Она была чуть ниже меня и когда-то имела хорошую фигуру, но ноги под изорванным платьем выглядели до жалости тонкими. Совсем еще молодая — около двадцати лет. На бледном лице выступали скулы, но огромные глаза, дерзко вздернутый нос и мягкие нежные губы придавали ей неповторимое очарование. Она вздрагивала, порывисто переводя дыхание, и все время смотрела куда-то в сторону.
— Кто ты? — спросил я.
Ее голос зазвенел и наполнился злостью.
— Слушай, давай без этих штучек. Если ты… хочешь меня так и скажи. А нет, и так проживу… подумаешь!
Я провел в космосе почти десять лет. Мне редко доводилось бывать на Земле и земных колониях, но я встречал проституток и кое-что понимал в этом деле.
— Наверное, первая попытка, сестренка?
Она молча кивнула.
— Мне говорили, в городе дают работу, — сказал я. — Ты могла бы этим и не заниматься.
— Та работа, которая осталась, мне не по силам. — Она перешла на грустный шепот: — Я не могу таскать кирпичи… я пыталась, но ничего не получилось. В деревне мне тоже делать нечего. Там не осталось мест, и вряд ли какой-нибудь фермер согласится взять еще одну приблудную. К тому же у меня маленькая дочь, за которой надо присматривать.
Я покачал головой и выдавил из себя жалкую улыбку:
— Извини, сестренка, но я не могу воспользоваться твоим тяжелым положением.
— Если не ты, то это сделает кто-нибудь другой, — безнадежно всхлипнула она. — Пусть уж лучше ты. Мой муж тоже был космонавтом.
Я решился.
— А сколько надо заплатить… какую цену?
— Я…
Ее голос ссохся, как осенний лист.
— Полмиллиона. Это не слишком много?
— Нормально, — ответил я. — Мне все равно нужен ночлег, а ты говоришь, что у тебя есть место. Я заплачу эти деньги за постель и завтрак… большего мне не надо.
И вдруг она заплакала. Я прижал ее к себе и стал нежно гладить длинные золотистые волосы, которые казались удивительно прекрасными. И еще меня изумила ее одежда — когда-то довольно приличная, но даже теперь чистая и опрятная. Я не мог понять, как ей это удавалось без мыла и стиральных порошков. Скорее всего песок и вода.
Взявшись за руки, мы пошли к ней. Она уверенно вела меня через груды бетона, мимо нагромождений разбитых вдребезги плит, сломанных балок, битых стекол и человеческих костей. Уже совсем стемнело, и я спотыкался на каждом шагу.
При обвале огромной гостиницы в горе осколков и искореженной арматуры образовалась небольшая пещера. Моя спутница замаскировала вход двумя поломанными дверями и ветками кустов, которые снова начали расти в городе.
Мы втиснулись в узкий туннель и пробрались в квадратную нору — около семи футов в длину и четырех футов в высоту. Пещера казалась такой же чистой, как и одежда женщины, и почти такой же унылой: кое-какая уцелевшая посуда, тюфяк, закопченная масляная лампа и несколько книг. На полу играла девочка. Она выглядела немного маленькой для своих трех лет — худое лицо, блестящие, как у матери, волосы и огромные зеленые глаза. Она подбежала к женщине, и та сжала ее в объятиях.
— Ах, Элис, малышка, ты не скучала без меня?
— Ну что ты, мамуля, я подумала о Гоппи, и Гоппи прилетел ко мне. Он сел на лампу, и у него были такие большие глаза и крылья, а потом ты привела домой дядю, как хотела, и Гоппи мне сказал…
Я сел в углу, грустно покачал головой и тихо спросил:
— Значит, ты позволила бы дочери смотреть на все это?
В моей груди появилась тупая щемящая пустота. Женщина повернулась ко мне. Ее лицо исказилось от ярости.
— Если не нравится, — закричала она, — можешь уходить! Конечно! Тебя всегда окружал порядок, о тебе заботились, тебе давали еду и работу, а если бы ты даже умер, это произошло бы быстро и прилично. Тебе не приходилось скрываться от банд и всякой сволочи, ты не знаешь, как трудно здесь выжить… поэтому давай, уходи!
— Ладно, прости меня. Я не хочу тут строить из себя святошу. Тот, кто бомбил Зунет, не может смотреть на других свысока.
— И ты там был?
Она успокоилась и смущенно улыбнулась.
— Мы считали это самой большой победой. Вы тогда перебили не меньше миллиона марсиан.
— Да, — ответил я. — Сначала мы без пощады долбили их из космоса. А потом они забросали бомбами Землю. Миллионы живых и разумных существ превратились в куски кровавого мяса. И я давно перестал гордиться этим.
— А я бы убила каждого из них, — прошептала она. — Я этих выродков давила бы до последнего.
— Лучше забудь об этом.
Я провел пальцем по стопке книг, которые, судя по черным печатям, она выкопала из развалин библиотеки. Шекспир, греческие трагедии, «Фауст» Гете на немецком языке, Уитмен, Беннетт и — как трогательно! — Брук. Да, ее воспитывали в приличной семье. Я покачал головой, представив, как она, сжавшись в комочек, читает в этой норе «Троянских женщин».
— Как тебя зовут?
— Кристин Хоторн, — ответила она. — А друзья называли меня Киской.
Я заметил, как покраснели ее щеки; она подумала, что по неосторожности дала мне добро на все прочее.
— Не бойся, Крис. Конечно, я тоже, как все… к тому же давно не видел женщин… но не бойся. Меня зовут Дейв. Дейв Арнфельд.
Наш разговор затянулся допоздна. Она, как и я, выросла во время войны, но до последнего года решающих битв и капитуляции Земли вела вполне приличное существование. Ее состоятельные родители постарались привить дочери культурные и космополитичные взгляды. Она много путешествовала, училась в колледже и знала кое-что из литературного наследия. Четыре года назад она познакомилась с лейтенантом Джеймсом Хоторном — Крис показала мне поблекшую фотографию с симпатичным мальчишеским лицом — они обвенчались, но, когда она родила малышку, он погиб в битве за Юнону. Какое-то время Крис работала лингвистом в Комцентре, а потом Нью-Йорк сровняли с землей, и ей лишь чудом удалось спасти себя и дочь. Началась жестокая борьба за выживание. В конце концов у нее опустились руки, и она вышла на панель. Мы долго говорили, и я заметил, что вера вновь возвращается к ней. Я видел, как снова вскипает решимость. Да только какой в них толк, если у нее не было другого выхода?
