Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 74
Весьма обидно, написав сотню статей о воспитании ребят, споткнуться на собственном младенце.
* * *
Увидела, как Шура, лаская Сашу, поцеловал ее в ухо. Когда Шура ушел, сказала мне:
— Мам, поцелуй меня в ухо.
5 августа 42.
Растрогать ее нелегко:
— Галя, я очень устала и проголодалась. Пойду поем, а ты побудь с Сашенькой.
— Ну-у-у… Лучше я посижу в тупичке на скамеечке.
Но сама часто подходит к Саше, с нежностью трогает ручки, ножки, целует, разговаривает, а иногда, укачивая, тонким голосом поет колыбельную: «Придет серенький волчок, тебя схватит за бочок…», чем и будит по утрам Шуру…
* * *
— Мама, Саша улыбается вслух…
* * *
— Галя, какую книгу читала вам Ольга Львовна [мать А. Б. Раскина. — А. Р.]?
— Она нам не читала. Она сама себе читала свою старшую книгу.
* * *
Плакать по пустякам перестала. Особенно после того, как перестали бросаться к ней, сломя голову, при каждом ее вопле.
Кроме того, была ей рассказана история с пастухом и волком.
9 августа 42.
Просьба посидеть с Сашей едва не имела трагических последствий: Галя, укачивая Сашу, перевернула коляску. Испугалась, закричала, заплакала, но как только выяснилось, что Саша цела и невредима, пришла в себя, улеглась спать и больше этим эпизодом не интересовалась.
— Как же тебе не стыдно, даже не спрашиваешь, как себя чувствует Саша?
— А что… Она ведь не расшиблась!
И смеется еще…
* * *
За буйное непослушание было решено Галю наказать. Но как? Не разговаривать с ней? Но это ее не тронет — она почти не бывает дома, прибегает только поесть, ни я, ни кто другой с ней никаких интересных для нее разговоров не ведет. Так что выходит: лишение небольшое. Придумали: будет спать одна, без меня.
Галя выслушала это решение с завидным спокойствием, легла спать, а утром сообщила:
— Очень хорошо спала. Свободно так. А тебе свободно без меня было?
Слушается, однако, лучше.
Старается оттенить свои хорошие поступки и намерения.
— Мама, я съела все корки.
— Мама, дай пожалуйста нож, я отрежу от своего яблока половину и дам Лике.
— Мама, я выполоскала Сашенькин подгузник и повесила сушить.
— Мама, тетя Оля дала мне морковку, а я сказала: «Спасибо!»
Но хорошие отношения у нас с ней не налаживаются: она нагрубила Шуре, обещала мне извиниться перед ним и не извиняется. Сначала, было, на мой вопрос — извинилась ли — ответила:
— Да, я сказала: больше не буду…
— А Шура что?
— А Шура сказал: хорошо.
Оказалось: неправда.
— Ты что же врешь? Пойди извинись.
— Я стесняюсь.
И наконец:
— Надо извиниться, ты обещала.
— Ничего я тебе не обещала.
Раньше, совсем недавно, обижалась на каждое резкое слово. А теперь — Шура с ней не разговаривает, я разговариваю сухо, Ольга Львовна — иногда раздражительно, а у Гали в глазах только упрямство, да и насмешка, пожалуй. И ожидание: «Ну, а дальше что будет?».
* * *
— Мама, Лика говорит, что Шура мой папа. Я ей объяснила, что он Шура, а не папа.
11 августа 42.
В целях самооправдания говорит вещи просто чудовищные:
Ольга Львовна:
— Ты понимаешь, что Сашенька из-за тебя могла бы умереть, не было бы Сашеньки — понимаешь?
— Ну, что ж, мне бы тогда достались все ее распашонки… (!!!)
* * *
Я уж рада бы довести Галю до слез. Но — никак не прошибу.
17 августа 42.
Прошибить слезу удалось арбузом.
Принес арбуз Шура. Шура с Галей не разговаривает. Галя извинения у Шуры не просит. А арбуз опять-таки принес Шура. Следовательно — арбуза Гале не полагается.
Рыдания. Слезы.
— Дай арбуза! Я давно арбуза не ела! Хочу арбуза!
Извиняться, однако, не стала.
На другой день просила тоном безнадежным, но уже без страдания в голосе:
— Ну, дай мне арбуза, дай…
Почти примирилась с тем, что арбуза не получит. Даже рассказывала какой-то старушке в тупике: «А у нас арбуз есть…»
Новый взрыв отчаяния был вызван приходом мамы Сони. В расчете на ее мягкое сердце Галя кричала, плакала, требовала арбуза. Не получила. Но и не извинилась.
(Господи, какой я была дурой тогда, глухой дурой! Ее надо было только любить и жалеть, а я ее воспитывала. 1 декабря 1955 г.)
* * *
Раньше боялась и дичилась ребят — почти не играла с ними. Потом быстро освоилась, научилась по их способу взбираться на дерево, а оттуда на крышу сарая и даже свела дружбу с тринадцатилетним вором и хулиганом Валькой, отец и мать которого арестованы — один за бандитизм, другая за воровство.
По приглашению Вальки Галя была у него в гостях, где произошел следующий знаменательный разговор:
— Он меня спрашивает: «Вы богато живете?» А я ему: «Ну, во время войны кто ж богато живет?»
Гале запрещено ходить к Вальке. Но она, кажется, не очень-то намерена выполнять приказание.
Много врет. Это — самое отвратительное.
* * *
— Галя, убери, пожалуйста, на место мой зубной порошок.
— Стану я убирать — ведь не я принесла его сюда?
Посылаю ей самый страшный, какой только могу изобразить, взгляд. Она уносит зубной порошок, возвращается и принимается философствовать:
— Ты говоришь: надо за собой убирать. Но ведь не я принесла сюда порошок, а ты, — значит, ты и должна убрать.
— Ведь не я, а ты пачкаешь свое платье, а стираю-то все-таки я? Ведь это ты, а не я хочешь есть, а готовлю еду тебе я?
— Это потому, что я маленькая.
* * *
Гале запрещено выходить в тупик, пока не станет слушаться сразу, без длинных рассуждений и бесконечных «А почему?»:
— Галя, убери локти со стола!
— А зачем?
— Галя, не лезь под кровать.
— А почему?
— Галя, помой руки.
— А зачем?
И это во всех случаях, в ответ на самое пустяковое приказание, просьбу.
Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 74
