Раздались пронзительные вопли. Теряя равновесие и размахивая от боли руками, турок принялся беспорядочно хвататься за землю. Выронив саблю, он пытался ударить ногой разъяренного пса. Слишком поздно. Едва осман вытащил из металлических ножен кинжал, Гарди одним ударом отправил его на тот свет.
Итак, все пятеро повержены.
Англичанин обыскивал тела в поисках ценностей, когда к нему присоединился Люка.
— Ты хорошо владеешь пращой.
— Для пропитания я охочусь на морских птиц, а в человека попасть легко.
— И человек часто оказывается трупом при деньгах. — Гарди перерезал шнурок, на котором крепился кошель, и вытряс содержимое на ладонь. — Серебро, на которое можно было бы купить верность и молчание островитян. Наши трофеи. Ты получишь ровно половину.
— Благодарю вас, сеньор.
— И я благодарю тебя, Люка. Без твоей меткости и собаки я бы столкнулся с коварным недругом.
Лицо мальчика расплылось в довольной улыбке.
— Теперь я солдат. И зажиточный.
— Который служит благородной цели. Если ты не отправишься в Мдину, тебе придется вернуться со мной в Большую гавань. Семья рыбаков позаботится о тебе.
— Я сам о себе позабочусь, сеньор. — Мальчик снимал с убитого жилет и куртку.
— На открытой местности тебя поймают, Люка.
— На открытой местности я свободен.
— Надолго ли? Пока турки и корсары не захватят остров, пока не найдут тебя и не сдерут заживо кожу или не разрежут на тысячу кусочков ради забавы? Вспомни своих родителей, Люка.
В одежде турка, которая была ему велика, мальчик казался еще меньше. Его собака продолжала грызть ногу мертвеца.
— Я не могу бросить друга.
— Вскоре он набьет брюхо трупами, которые усеют всю Мальту. На его долю уж точно хватит.
— Он умрет, если я уйду.
— Он умрет, если ты останешься.
Двое постояли молча, а затем пришло время отправляться в путь. Наконец Гарди взобрался на скалистый утес и по дороге направился к тропе, пролегавшей вдоль берега, где остался его конь. Кристиан собрал вещи и приготовился седлать скакуна. Гелиос зафыркал, почуяв кровь. Он понимал все — и всегда.
Кивнув на прощание, воин медленно поднялся в седло и пустил коня шагом. Он пролил первую кровь, взял первую добычу. Люка смотрел вслед Гарди, и лицо его застыло без единого выражения. Собака сидела рядом.
— Постойте!
Мальчик побежал вдогонку, ноги его шуршали, а движения были неловкими в просторной одежде мусульманина. Кристиан Гарди не стал ни оборачиваться, ни останавливаться. Опустив руку, он подтянул юнца и помог ему сесть сзади. Люка сжал кулак и воздел к небесам. Так был заключен союз и скрепились узы дружбы. Мальчик обернулся назад лишь раз. Собака завыла, задрав голову, а затем побежала вниз по склону обследовать трупы. Гелиос ускорил шаг. Они направлялись в цитадель рыцарей на берегу Большой гавани.
Подготовительные работы на побережье велись в непрерывном лихорадочном темпе — трепет перед грядущей осадой усиливался. На протяжении последних пяти лет рыцари ордена находили здесь приют и укрывались от опасности. Они отстроили дома, соорудили укрепления, возвели госпиталь, церковь, часовни и обержи, где могли принимать сыновей знатных христианских родов Европы. Теперь вся юго-восточная окраина крошечного островка была под угрозой.
Беспалубные суда, перегруженные припасами и воинами, курсировали в устье гавани, направляясь к небольшому, выстроенному в форме звезды форту Сент-Эльмо, что высился над северной частью бухты. Воздвигнутый на голых скалах у подножия горы Скиберрас, этот форт занимал уязвимую, изолированную, но в то же время стратегически важную позицию, потому как охранял вход в Большую гавань с одной стороны и пролив, ведущий в гавань Марсамшетт, — с другой. Рыцари имели достаточно причин прислать на мыс больше подкреплений. Отсюда и вдоль западного берега Большой гавани простиралась низменность под названием Марса. Равнину уже опустошили, а немногочисленных местных поселенцев переправили подальше в глубь острова. Их место заняли фуражные отряды, пехотинцы, собиравшие пригодные для строительства камни, и всадники, травившие колодцы и источники льном[10] и горькими травами. Не многое будет брошено на произвол судьбы, туркам же не достанется ничего. На юге Марсы, возвышаясь над похожими друг на друга полуостровами в дальней части залива, располагались укрепленные селения Сенглеа и Биргу. Со стороны суши узкий проход в деревушку Сенглеа закрывал форт Сент-Микаэль. Биргу находилась дальше, и ее защищали два величественных бастиона-близнеца, возведенных на мощных высоких стенах почти в две мили длиной. Незыблемая твердыня, угрожающее и внушительное зрелище. Именно в Биргу рыцари святого Иоанна возвели свой редут. Он разместился на окраине селения, нависая над гаванью, и выходил на форт Сент-Эльмо, огромные пространства которого почти полностью просматривались. Форт Сент-Анджело, ставка ордена.
В Зале совета, на вершине главной башни крепости, в самом разгаре шло заседание Священного собрания — верховного совета ордена. Здесь на скамьях вдоль украшенных гербами стен расселись люди, возглавлявшие орден. Епископ, деканы, приоры, монашествующие бейлифы, рыцари Большого Креста, главы всех лангов[11] — присутствовали все, облачившись согласно сану в черные ризы с восьмиконечными крестами святого Иоанна. Орден госпитальеров. Братство воинов-священников, наследников миссии, зародившейся еще во времена крестовых походов, когда основатели ордена первыми взялись ухаживать за немощными пилигримами, шедшими в Святую Землю, а позже вооружились, чтобы встать на их защиту. Навыки боя и врачевания сохранились. Каждый член братства дал обет безбрачия, бедности и смирения; каждый поклялся служить папе римскому и до самой смерти непрестанно сражаться против неверных мусульман. Они были живым воплощением истории, иностранным легионом воинствующего христианства, явлением неуместным в эпоху городов-государств и национальных государств XVI века. Последними в своем роде. Во главе ордена стоял великий магистр Жан Паризо де Ла Валетт. Сейчас он угрюмо и молчаливо воссел на троне в Зале совета.
Великий магистр слушал, как перед собравшимися зачитывали вести из Мессины. Снова отговорки вице-короля Сицилии, снова пустые обещания, снова отсрочка. Пока рыцари вокруг спорили, Ла Валетт оставался равнодушным и неподвижным, являя собой безмятежную фигуру, излучавшую покой и власть. Новости ужаснули совет, хотя иного и не ожидалось. С каждым часом гибель становилась все более вероятной, постепенно превращаясь в неизбежность.
