Поэт-любитель Нельсон Паремузян.
P.S. Жду отзывов о стихе!»
Какие там отзывы! Мариам прочитала так, что всем было ясно — это лучшие стихи в мире.
Всем, кроме тети Сирануш.
— Чокнутый, — сказала тетя Сирануш. — Они еще и сумасшедшие, как я забыла.
Тетя Сирануш оделась, из сумки вывалила к нам на стол все свои продукты, сказала напоследок:
И — как «Вояджер» к братьям по разуму — пошла домой к дяде Ованесу.
Глава 8
ЛЕВ И САМСОН
Итак, мой выбор пал на Льва. Со Львом меня связывает сцена.
Мы играем в «Женитьбе Бальзаминова». Он — Бальзаминова, я — вдову Белотелову. Я его по ходу действия спрашиваю:
— А вы когда меня полюбили?
АБальзаминов — Цуцульковский — отвечает:
— В четверг после обеда на прошлой неделе!..
Лев занимает особое, «генеральское» положение в нашей труппе.
Бальзаминов — его первая комическая роль. До этого, начиная с четвертого класса, он гремел как трагик.
— Фактура! — с уважением говорит о Льве главный режиссер драмкружка.
А у Льва и правда — «фактура»!
Голос в нос, нос — греческий, и мне кажется, греческий же — выдающийся вперед подбородок.
Я начала думать о нем с утра, сразу, как только проснулась.
— Лев! — сказала я сама себе. — Цуцульковский!!!
Жизнь показалась мне чудесной.
Поэтому после репетиции я пригласила его на ВДНХ. Весна была уже, апрель! С крыш падали сосульки и разбивались, как стакан!
Мы шли в толпе — самое мое любимое! Вдвоем — я и Лев!
— Взвесимся? Я плачу! — предложил Лев у главного входа на выставку.
С пальто и ботинками во Льве оказалось сорок два кило! Во мне было сорок девять триста.
Потом Лев стал жать на силомер и выжал восемь килограммов.
— А ну жимани! — велел мне Лев.
Я «жиманула» на пятнадцать.
Вид у Льва стал обиженный, как у рыбы барабули.
Я говорю:
— Брось! Мы же в разных весовых категориях!
Мне хотелось его рассмешить, и я стала рассказывать, как рассказывала моя мама, что у них один диктор по радио сказал: «Московское время тринадцать часов пятнадцать рублей!»
Но Лев до того насупился! К тому же он промочил ноги.
Лужи были глубокие, мутные, коричнево-зеленые — не хуже пруда с плавучими пузырями. В пруду отражался старик. Он сидел под мостом, и самого его мы не видели. Его отражение ело из пакета хлеб и кормило уток.
А вообще играла музыка! И над полем, где в прошлом году на осенней собачьей выставке Чипс получил приз (керамический набор из шести кружек для пива), повесили разноцветные флажки…
Из отдела свиноводства пахло сушеными морскими звездами.
Я говорю:
— Зайдем?
— Меня не привлекает рассматривание свиней, — сухо сказал Лев, — но если тебе так хочется…
Неожиданно свиньи Льву понравились. Он скуп на похвалы, зато не удержался и громко хрюкнул вздремнувшему хряку Рокоту. Таким же макаром Лев пошел хрюкать хряку Циклопу, хряку Скакуну, а потом по очереди — розовой, «соль с перцем» и белой свиноматкам, которых всех одинаково звали Черная Птичка.
Лев Цуцульковский, в обычной жизни человек хладнокровный и невозмутимый, восторгался всеми подряд свиньями — и до того довосторгался, что — раз! — и юркнул в какую-то дверь.
А за ним я. Мало ли что может случиться!
За дверью все было, как в бане.
Водостоки, шланги, резиновые ковры, зеленая мочалка! Потом — веник с высохшими листьями на прутьях и полные корзины тряпок!..
Я представила себе моющегося Циклопа — с мылом, с мочалкой. Как его поливают из шланга и похлопывают березовыми вениками!
И тут распахнулась еще одна дверь на «выгульный двор». И мы со Львом над крышей сарая, вдали, увидели огромную золотую женщину вроде бы с дрелью.
