Лиззи опустила глаза.
— Ну? — грозно выдохнула тётя Дорин.
Лиззи задумалась. Что же ответить?
— Я нездорова, — наконец произнесла она.
— На мой взгляд — здоровёхонька! — сказала тётушка. — Что болит-то?
— Нога, — ответила Лиззи. — Нет, голова. То есть живот. — Она скорчилась, обхватила руками живот и простонала: — О-о-о-о!
Тётя Дорин поджала губы, прищурилась — и ни чему не поверила.
— Живот у неё болит! Вот ещё выдумала! — сказала она. — Питаться тебе надо. Доброй домашней едой! И безумцу этому тоже. А у вас тут разруха. Полнейшее разорение. Сколько будет два плюс два?
— А? — Лиззи растерялась.
— Не А и не Бэ, а простите-извините, вопрос не расслышала.
— Извините, не расслышала, — покорно сказала Лиззи.
— Повторяю! Сколько будет два плюс два? Надо понять, насколько ты отстала.
— Четыре.
Тётушка проверила, загибая пальцы.
— Правильно! Хоть что-то в этом доме правильно, и на том спасибо. После смерти твоей бедной матери… отец совсем того… с ума соскочил. — Она споткнулась о лежавшие на полу крылья. — А это что валяется?
Лиззи подняла крылья и показала тётушке.
— Это его крылья, тётя.
Тётя Дорин вытаращила глаза.
— Его крылья? — переспросила она. — Его. Крылья. Дела обстоят хуже, чем я думала!
Тётушка выглянула в сад и увидела папу и червяка, зажатого у папы меж пальцев. Червяк болтался, а папа норовил поймать его губами. Тётя ахнула.
— И что, интересно, он делает с этой несчастной ползучей тварью?. — спросила она.
Лиззи тоже выглянула в окно, и обе они увидели, как червяк исчезает у папы во рту.
— Похоже, он его ест, тётя, — сказала Лиззи.
Тётушку чуть не стошнило.
— Джеки! — завопила она. — Джеки, кто ты, по-твоему?! Выплюнь скорее! Совсем спятил?
Но папа подобрал другого червяка и тоже потянул в рот.
— Нет! Фу-у-у-у-у! — Тётя Дорин зажмурилась, схватилась за живот. — Что за дурдом?
— Тётя, у нас очень хороший дом, — возразила Лиззи.
— Был хороший. Был, да сплыл. — Тётушка обхватила Лиззи и прижала к своей необъятной груди. — Бедный, бедный ребёнок.
— Я не бедный ребёнок, — пробормотала Лиззи в тётину грудь.
— Не спорь. Бедный. — Тётушка снова выглянула в сад и в ужасе застонала. Отодвинула Лиззи, выпрямилась и кивнула на крылья. — Убери с глаз моих все эти глупости.
Лиззи повесила крылья на дверь сзади, с невидной стороны.
— Вот и славно. А теперь — за работу! — объявила тётя Дорин. — Там в сумке есть нутряное сало. Достань-ка его, девонька! Я знаю, что нужно этому безумцу! Клёцки!
7
Тётушка драила и драила стол. Лиззи достала из её клетчатой хозяйственной сумки сало, а ещё яйца и муку. Набрала кувшин воды. Нашла деревянные ложки и поставила на стол большую миску. Тётя Дорин бросила туда много-много всего и принялась размешивать. В окно она старалась не смотреть.
— Разлетался он, как же! — приговаривала она. — Но ничего, сейчас мы его по крошечке, по крошечке да и накормим. Глядишь, вся дурь из башки выветрится. Клёцки для этого — первое дело. Сальце-то какое! Жирок отменный! Сейчас как нагреется, как зашкварчит, как распахнется на весь дом. Клёцки самого разбезумного безумца в ум вернут. Меси-ка тесто, Дорин, лепи-ка шарики — тугие, упругие, прекрасные шарики!
Тётушка скатала ослепительно белый шар — он еле умещался в ладонь. Подбросила его и поймала. Снова подбросила — и не стала ловить, и он упал на пол с глухим стуком.
— То, что надо! — просияла она. — Тугая тяжёлая клёцка!
Она скатала вторую.
— Лови! — Тётя Дорин запулила белый шар прямо в Лиззи. Лиззи поймала. — Ну, какова? — спросила тётя. — Тяжёлая, что твой свинец!
Тут она краем глаза заметила, что папа лезет в саду на вишнёвое дерево.
— Джеки, слезай немедленно! — завопила она. — Как есть безумец! Да и мы тут с тобой ума лишимся.
Она слепила ещё одну клёцку. Вышла на порог и крикнула:
— Джеки, слезай! Добром прошу!
Папа её не слышал. Просто лез и лез с ветки на ветку, посвистывал да покаркивал. Тётя Дорин размахнулась и швырнула в папу сырую клёцку. Он и этого не заметил, поскольку кусок теста пролетел мимо и упал на траву, словно пушечное ядро.
Тётушка со стоном захлопнула входную дверь.
— Молю Господа, чтобы ты, Элизабет, не пошла по стопам отца, — сказала она.
— Не пойду, тётя, — пообещала Лиззи.
Тётушка чмокнула её в щёку.
— Умница! Мама бы тобой гордилась… — сказала она. — Я так и сказала мистеру Ирису…
— Мистеру Ирису?!
— А кому ж ещё? Он ведь директором в твоей школе сидит, вот я с ним и поговорила. О тебе и об этом безумце… Он сказал: ты — хорошая, разумная девочка. Всегда прилежная, сказал. Всегда вежливая. Хорошая. Как пишется «хорошая»?
— А где тут ошибку можно сделать? — Лиззи растерялась.
— Не дерзи! — одёрнула её тётушка. — Скажи: простите-извините, не расслышала, а сама пока думай.
— Извините, не расслышала, — повторила Лиззи.
— Как пишется «хорошая»?
— Х-о-р-о-ш-а-я, — ответила Лиззи.
Тётушка улыбнулась.
— Умница! Из тебя выйдет толк. Ну, теперь — за клёцки!
И она снова принялась за работу. А заодно и запела:
Клёцки прекрасные! Клёцки тугие! Месим их бережно, лепим их ловко! Теперь в кипяточек пойдут, дорогие! Чтоб дурь-то повыветрить, Нужна-а-а сноровка…
Тётушка пела, а Лиззи под её песню танцевала: поднимала руки, махала ими и мечтала взлететь. Дурь из её головы что-то никак не выветривалась… Тётя Дорин водрузила на плиту большую кастрюлю и, едва вода вскипела, стала бросать в кипяток клёцку за клёцкой. Готовые она вынимала и выкладывала подсыхать. От клёцок поднимался парок, и скоро всю кухню заполнил их нежный запах. Внезапно дверь распахнулась, и в дом вбежал папа. В руках у него был пакет с ручками, а в пакете что-то щёлкало и шуршало, хлопало и хрипело.
