Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 60
Пучеглазый верзила пихнул ногой тело Георгия, наклонился, попытался снять золотую гривну – дар Бориса верному угру. Верзиле было все равно, чей это дар, он дернул раз, другой, но гривна не лезла через голову. Краснолицый раздраженно окликнул:
– Еловит! Хватит возиться! Берите князя, тащите к ладье!
Верзила покосился на предводителя, зло бросил:
– Ты, Путша, не зазнавайся, я боярин, а не холоп, да и князь твой никуда не денется. Мертвые бегать не умеют.
Путша смолчал, Еловит продолжил мерзкое дело. Ему голова не помеха: махнул мечом, нагнулся, снял политую кровью драгоценность с обезглавленного тела Георгия, довольно ощерился.
Никита сжал кулаки. Ни он, ни Моисей не могли помочь князю, но им по силам добраться до Киева, рассказать о злодействе, свершенном на Альте, и поднять горожан с дружинниками против коварного Святополка. К скорому бегству побудили и слова Путши. Воевода, раздраженный перепалкой с Еловитом, вырвал повод из рук воина и уже с коня приказал остальным:
– Чего истуканами стоите! Обыщите все вокруг! И чтобы ни единой живой души не осталось!
Никита прижался губами к уху Моисея, зашептал:
– Уходи вдоль реки, в ближайшем селении найди коня и скачи в Киев. Надо сообщить о злодействе, я другим путем пойду. Кто-нибудь из двоих доберется.
Моисей поднял голову, утер слезы, отрешенно посмотрел на Никиту. Гибель брата, князя Бориса и дружины ошеломила молодого воина.
Никита тряхнул его за плечо, спросил:
– Ты меня слышишь?
Угрин кивнул:
– Да, в Киев, надо в Киев.
Никита поторопил:
– Быстрее.
Моисей ужом заскользил между кустарников к реке. Никита, наоборот, пополз к стану, у него была своя задумка, как отвлечь злодеев от Моисея, быстрее добраться до Киева и заодно досадить бывшему ростовскому воеводе. Его хриплый голос доносился совсем близко:
– Не медлите! Добивайте раненых, ни одного не должно в живых остаться! Доспех, оружие, иную поживу в ладьи сложите.
Кусты закончились, а до воеводы оставалось еще не менее пяти шагов. Для ненависти пять шагов ничто, Никита пролетел их птицей, запрыгнул на гнедого позади Путши, столкнул на землю. Бывший воевода мешком свалился с коня.
– Лови! – Голос боярина Еловита вывел воинов из оторопи. Закричали, заметались. Кто-то кинулся наперерез, кто-то потянулся к поводу, кто-то ударил копьем в бедро, но это не помогло, Никите удалось вырваться. Следом поскакала погоня. Пустили вдогон стрелы. Одна из них угодила в левое плечо. Стреляли только в него, коня Путши берегли. Убить не смогли, надеялись, что израненному далеко не уйти. Выручил резвый в скачке гнедой и лесистая ложбинка. Ее Никита приметил во время охоты и прогулок князя по окрестностям, по ней-то и ушел от погони. В укромном месте, на дне заросшего лещиной малого оврага, разорвал рубаху, перевязал рану на бедре. Вынуть из плеча стрелу не удалось. Потянул, да не так; древко сломалось, наконечник остался в теле. Осталась и боль. Она же быстро забирала силы. Что произошло дальше, помнил туманно. В памяти всплывало, как садился на коня, как долго скакал, как на извилистой лесной тропе гнедой шарахнулся от рыси и понес неведомо куда. Последними воспоминаниями была толстая ветка перед лицом, удар, темнота. Этим Никита и закончил рассказ.
Живород покачал головой:
– Отвратные дела творят князья! Поменяли родовых богов на греческую веру, потому и жестокосердны стали. Гоже ли брату на брата идти!
Никита возмутился:
– Разве князь Ярополк, погубитель своего брата Олега, был христианином?! Разве Владимир носил крест, когда пошел на Ярополка?! Ужель и до них такого не бывало?
Живород ответил не сразу, помолчал, покопался в бороде, словно выискивал в ней нужные слова, только потом сказал:
– Верно молвишь. Было. Только это капли, а впереди реки кровавые.
В землянке повисла гнетущая тишина. Никита заговорил первым:
– Дедушка, а как ты меня нашел?
– Конь твой поводом за валежину зацепился, ржал еще с вечера, ночью я на него вместе с Лохмачом вышел.
– Ночью?! В темень человека в лесу отыскать дело нелегкое.
– Мне богами с малолетства дар дан – ведать, где человек или скотина находится, жива она или нет. Да и пес со мной был, а у него нюх куда сильнее человечьего. Опять же, кроме Лохмача помощник у меня имеется. – Живород кивнул на сову. – Три лета назад случился в лесу пожар, в огне гнездо с птенцами сгорело, а этот вот совенок остался. Я его выходил, с той поры у меня живет, днем спит, ночью охотиться летает, да к невесте наведывается. Тем вечером за мной увязался. Он-то, зоркоокий, первым коня и нашел. Ишь, уши навострил, чует глазастый, что про него молвится.
– Сказывают, сова с Лешим и иной нежитью водится.
Живород усмехнулся:
– Ужель ты во мне нежить признал?
Никита отрицательно мотнул головой:
– Стал бы ты меня от смерти спасать.
– То-то и оно.
– Один лях из дружины Бориса молвил, что совы клады стерегут, а еще я слышал, они несчастья приносят. Только матушка говорила: тем, кто верит во Христа, этому верить не следует.
– Есть правда в словах родительницы твоей; сова, как и филин, хранительница тайных знаний, в ней мудрость великая.
Никита невесело возразил:
– Может, и так, только перед смертью отца на угол нашего дома сыч садился. Я сам видел. Палкой в него кидал, чтобы беду отвести. Не помогло…
– Знать, так Моране с Мокошью было угодно. Всем нам суждено изойти и в разное время… Твое еще не пришло, и за то следует тебе поклониться Угуше. Он на пень рядом с конем твоим сел, а ты неподалеку лежал. Следом мы с Лохмачом на вас вышли. Думается мне, когда ветка тебя из седла вышибла, ты грудью на кочку угодил или на пень, там и остался в беспамятстве. Я тебя через спину коня перекинул, на нем к берегу и доставил. Вовремя. На конское ржание волки пожаловали. Не менее десятка серых было.
– Как же ты, дедушка, с ними совладал?
– Меня волки не тронут, я заговоренный, и того, кто со мной, тоже. К тому же Лохмач при мне был, а он за три лета пятерых серых успел задавить… Как бы там ни было, ушли волки, а я со светом тебя на остров перевез.
– На остров?
– На остров. Здесь жилище мое при капище малом. Место глухое, малоприметное, сюда редко кто заглядывает. Берега с обеих сторон болотистые, а у острова заросли да мели – на ладьях не подплывешь, только на челне. И богам здесь спокойнее, и мне.
– Не страшно одному средь зверей?
– Иной раз не зверя страшиться надо, а человека злого. Опять же, в местах многолюдных, градах и селищах долго ли живут? То-то, мало кто за сорок лет перешагивает, мор, войны и иные напасти косят род человеческий, а я в этой глуши седьмой десяток топчу.
Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 60
