– Что ж, я и правда выдающаяся личность.
– Не сомневаюсь. Я с ними поговорю. Только подожду, пока мама успокоится. Она отвечает за благотворительный футбольный матч Уайатта и волнуется так сильно, как будто это ей гонять мяч на поле. Вчера она взбесилась, когда мы отказались есть ее макаронную запеканку.
– Мне нравится эта запеканка. С тунцом, да?
– Фу, она не может нравиться! Тебе с голодухи так показалось после твоего забега на черт знает сколько миль. И ты ешь что попало.
– Справедливо, – признала я и спустила ноги на пол. – Но ты не забывай, что в первую очередь надо убедить мою бабушку. Она обеими руками за то, чтобы я оставалась в Италии.
– Этого я понять не могу. Как можно отправить тебя на край света к постороннему человеку? Она его даже не знает.
– Думаю, у нее не оставалось выбора. Пока мы ехали в аэропорт, она сказала, что планирует переехать вместе с дедушкой в дом престарелых. За ним стало слишком тяжело ухаживать.
– Значит, будешь жить с нами, – выдохнула Эдди. – Не волнуйся, я поговорю с бабулей Рашель. Приглашу ее вместе сходить за ирисками – их обожают все люди ее возраста – и объясню, что лучше всего тебе будет житься в доме Беннетов.
– Спасибо. – Мы обе умолкли, и тишину заполнили трещание насекомых за окном и музыка Говарда. Мне хотелось просочиться сквозь телефон прямо в Сиэтл. Как я буду жить без Эдди?
– Ты чего молчишь? Могильщик пришел?
– Я одна в своей комнате, но у меня создается впечатление, что мой голос разносится по всему дому. Не знаю, слышит он меня или нет.
– Прекрасно. То есть ты и говорить спокойно не можешь. Надо придумать кодовое слово, чтобы я знала, все ли с тобой в порядке. Скажи «синяя птица», если тебя держат в заложниках.
– «Синяя птица?» Разве кодовое слово должно быть необычным?
– Черт. Теперь я в замешательстве. Ты его сказала, но что ты имела в виду? Тебя держат заложниках или нет?
– Нет, Эдди. Не держат. – Я вздохнула. – Если не считать того, что я заложница обещания, данного моей маме.
– Разве обещания не теряют свой вес, когда тебя заставляют дать их обманным путем? Не обижайся, но твоя мама четко не объяснила, зачем тебе ехать в Италию.
– Знаю. – Я выдохнула. – Надеюсь, что причины у нее были.
– Возможно.
Я оглянулась на окно. Луна освещала темные верхушки деревьев, и не знай я, что стоит под ними, решила бы, что это удивительно красивое зрелище.
– Ладно, я пойду. Я звоню с его телефона и боюсь, что наш разговор обойдется ему в целое состояние.
– Хорошо. Позвони мне как можно скорее. И не волнуйся. Мы тебя оттуда вытащим, обещаю.
– Спасибо, Эдди. Надеюсь, завтра поговорим по «Фейстайм».
– Я буду ждать. Как в Италии прощаются? Чу? Чоу?
– Понятия не имею.
– Врушка. Это же ты всегда мечтала путешествовать по свету.
– И привет, и пока будет «чао».
– Так и знала! Чао, Лина.
– Чао.
Звонок прервался, и я отложила телефон. В горле появился ком. Я уже соскучилась по Эдди.
– Лина?
Говард! Я чуть не свалилась со стула. Он что, подслушивал?
Я вскочила, подбежала к двери и приоткрыла ее на пару дюймов. В коридоре стоял Говард, он держал в руках стопку белых полотенец, похожих на свадебный торт.
– Я тебе не помешал? – быстро спросил он. – Просто вспомнил, что забыл отдать тебе вот это.
Его лицо было пресным, как взбитые сливки. Очевидно, родственные связи ничего не значат. Я даже не могу понять, о чем он думает, подслушал мой разговор с Эдди или нет.
Поколебавшись немного, я открыла дверь пошире и забрала полотенца.
– Спасибо. А, и вот твой мобильный. – Я взяла телефон со стола и отдала Говарду.
– Ну… Что скажешь?
Я зарделась:
– О чем?
– Как тебе комната?
– А! Она чудесная. Очень симпатичная.
По лицу Говарда расползлась широкая улыбка, и он вздохнул с облегчением. Это была его первая искренняя улыбка, которую я увидела, и с ней он выглядел на сотню фунтов легче. А еще она была немного кривоватой.
– Отлично. – Говард прислонился к косяку. – У меня не такой уж хороший вкус, но я хотел, чтобы тебе понравилось. Друг помог мне покрасить стол и комод, а с Соней мы нашли зеркало на барахолке.
Тьфу, теперь я представляю, как он бродит по Италии в поисках того, что должно мне понравиться. Откуда такая внезапная забота? Он мне даже открыток на дни рождения не присылал.
– Вовсе не обязательно было так напрягаться.
– Мне было несложно, правда.
Он снова улыбнулся, и повисла длинная неловкая пауза. Весь вечер я не могла отделаться от впечатления, что пришла на свидание вслепую к человеку, с которым у нас нет ничего общего. Нет, даже хуже. У нас есть кое-что общее. Но мы о нем не говорим. Когда мы поговорим об этом?
Надеюсь, что никогда.
Говард слегка наклонил голову и сказал:
– Ну, спокойной ночи, Лина.
– Спокойной.
Он пошел вдоль по коридору, и его шаги постепенно стихли. Я снова заперлась. Наконец сказались девятнадцать часов непрерывного путешествия: голову поразила яростная боль. Пора ложиться.
Я бросила полотенца на комод, скинула обувь и плюхнулась на кровать. Декоративные подушки разлетелись во все стороны. Наконец-то! Постель мягкая, а у белья потрясающий аромат – такой же, как у того, что мама развешивала после стирки. Я забралась под одеяло и выключила лампу.
Снизу раздался громкий смех. Музыка все еще гремела. Кто знает, может, они моют посуду или играют в крокет? Какая разница! После всех этих перелетов я засну под любой шум.
Я уже почти утонула в сумрачном мире снов, как вдруг меня разбудил голос Говарда:
– Она очень тихая.
Я распахнула глаза.
– И неудивительно, учитывая обстоятельства, – донесся с улицы ответ Сони.
Я замерла. Очевидно, Говард не догадывается, что звуки влетают в открытые окна. Он понизил голос:
– Это понятно. Просто я удивился. Хедли была такой…
– Веселой? Да. Но кто знает? Для меня не будет неожиданностью узнать, что в ней есть та же изюминка, что и в матери.
– Изюминка? – засмеялся Говард. – Интересное определение.
– Дай ей время.
– Конечно. И еще раз спасибо за ужин. Было очень вкусно.
– Не за что. Я завтра утром поеду развешивать объявления в туристическом центре. Ты будешь в офисе?
