Его первое возвращение состоялось в 1900 году. К тому времени Дивнии исполнилось сорок два, а Джеку тридцать шесть. Оба были уже порядком потрепаны жизнью, и оба на дюйм убавили в росте со дня их последней встречи. Дивния развела на берегу костер, чтобы сварить только что пойманного большого краба. Они пили эль и ром за встречу и в какой-то момент вдруг испытали такое смущение, что даже листья на дереве начали краснеть с ними за компанию.
У тебя есть мужчина? – спросил Джек.
Постоянного нет, сказала она.
Это вызвало у Джека смешанные чувства: отчасти радость и отчасти ревность.
Женщине вроде тебя нужен мужчина, сказал он.
Неужели?
Потому что женщине вроде тебя нужен ребенок, сказал он.
Слишком поздно для этого, тихо сказала она и начала разделывать краба. К тому времени она приняла роды четырехсот семнадцати детей, но не родила ни одного своего.
Я хотела иметь ребенка от тебя, Джек, сказала она. Я хотела любить твоего ребенка и заботиться о нем.
И, нагнувшись, ополоснула руки в ведре с речной водой.
Он сидел молча и с виноватым видом наблюдал за ее действиями, слушая соловьиную трель в кроне дуба над ними. Затем он поднялся, притянул ее к себе и крепко обнял. Они стояли, покачиваясь под пение соловья в листве, и целовались – о чем она тотчас пожалела, уловив горечь его дыхания. Она также ощутила вкус его другой жизни и других женщин и поняла, что он здесь не задержится.
Я приехал ненадолго, прошептал он.
Знаю, сказала она.
Я вернусь за тобой, как только устрою жизнь к лучшему.
Я буду ждать, пообещала Дивния (уж что-что, а ждать она умела превосходно).
Ты всегда была девушкой моей мечты.
Я давно уже не девушка, Джек, время летит быстро.
Ты сейчас красивее, чем когда-либо.
Где же скрывались эти слова до сих пор?
Я искал тебя долгие годы.
А я все эти годы была здесь.
Оба замолчали, и только щебет птиц оттенял повисшее молчание.
Она провела ладонями по его лицу.
А ты где пропадал все это время?
В Австралии.
То-то я смотрю, у тебя загар не от здешнего солнца.
Работал там на медных рудниках, в местечке под названием Мунта. Его еще называют Маленьким Корнуоллом из-за слоеных пирогов и методистов – и тех и других там в избытке.
Пища для ума и для души, заметила Дивния.
Еще там были черные туземцы, которые знали свою землю и знали море. Я ходил на берег залива и смотрел, как они ловят рыбу острогой, сделанной из хвостового шипа ската. И один черный – его звали Бобом, – представь, называл меня «белым парнем». Никогда не думал о цвете своей кожи, пока не очутился на далеком чужом берегу, где стоял под самым высоким и самым синим небом, какое только можно вообразить, и смотрел на черного парня, бьющего острогой рыбу себе на ужин.
Дивния улыбнулась. Взяла его руки и поднесла их к своему лицу.
Он хотел рассказать, что именно с этого началась его тоска по дому: с вида умопомрачительного неба над головой и тощих черных людей вокруг. Он хотел рассказать, как в тот самый миг понял, что все в его жизни неправильно: ему нужен свой дом, но разве может стать ему домом эта земля, пропитанная гневом и болью? Земля, где так мало людей и так много мух? Земля, раскаленная докрасна и обжигающая, словно печь? Разве мог он сделать своим домом землю, где не было ее? И он плакал на том берегу, притворившись, что глаза слезятся от яркого полуденного солнца, когда Боб обернулся к нему и со смехом спросил: Пасяму твоя мокрый клас, друх?
Что с тобой? – спросила Дивния.
Джек промолчал. Затем вынул из кармашка массивные золотые часы и вложил их между ее ладоней.
Как видишь, я вернулся богачом, сказал он.
Ты вернулся настоящим джентльменом.
Вот именно. А ты смогла бы полюбить джентльмена?
Я предпочла бы простого моряка без гроша в кармане.
Джек рассмеялся.
Как ты догадалась?
Потому что я знаю тебя, Джек Френсис. И я могу узнать твое прошлое по запаху твоих рук.
Дивния вновь наполнила его кружку.
Там тоже случилась авария в шахте, и это меня подкосило, Дивни. Не мог заставить себя спуститься в забой. Все время думал о Джимми. А ты его вспоминаешь?
Временами. Но тебя я вспоминаю чаще.
И ты все еще меня любишь?
Да. Во мне много нерастраченной любви.
Джек потянулся к элю.
До сих пор чувствую себя виноватым, сказал он.
А мое чувство вины съедено временем.
Ты везучая.
Нет. Просто очень-очень уставшая.
Больше никогда не полезу под землю, сказал Джек. Для меня остается только море. Попытаю счастья на волнах.
Искупаемся? – предложила Дивния.
Я не умею плавать. И не знаю ни одного моряка, который умел бы.
А мы у берега. Если что, я тебя поддержу.
Удержать меня нелегко.
Ничего, я надежный якорь.
Они подошли к причальному камню и при свете фонаря помогли друг другу раздеться. И они глядели друг на друга, и глаза их стали подобны ласкающим рукам, и такова была сила их желания, что оно заставило реку покрыться рябью. А когда они уже больше не могли смотреть, она взяла его за руку и потянула в холодную воду; и голова его так сильно кружилась, что он мог бы утонуть даже на мелководье.
Пока он одевался после купания, она собирала его дорожную сумку, положив туда терновый джин, банку маринованных моллюсков и булочки с шафраном. Добавила к этому пакетики сушеных каштанов и листьев окопника для облегчения клокочущей одышки, которую он тщетно пытался скрыть.
Вечером накануне его ухода она попросила Джека заняться с ней любовью. Так и сказала без обиняков: мол, и без того уже много лет упущено, а ей страсть как этого хочется, прямо сейчас. Подогретый выпивкой, он последовал за ней в лодочный сарай, и там, при золотистом сиянии свечи, дневная жара сменилась ночной испариной. Он через голову стянул с нее рубашку, и дотронулся до ее грудей, и поцеловал ее груди, и запустил руку под юбку, и не обнаружил там никакой другой материи, только голую кожу. Он избавился от своих брюк, а вместе с ними и от остатков стеснения.
Они любились так жадно и ненасытно, как будто это была их последняя возможность вкусить любви. И с той самой ночи они начали обмениваться снами – так бывает, когда две души настроятся на одну волну.
Незадолго до рассвета она уснула, и тогда Джек исчез в сумерках. Чтобы уйти без шума, ему пришлось набрать полные легкие воздуха и задержать дыхание, превратившись в подобие воздушного шара и только что не взлетев над землей. Этаким манером он быстро скользил меж деревьев, когда ее голос вырвался за пределы сна.
