— Ну ладно, Калифакс, поиграли и будет. Вылезай!
— Слыхал? — испуганно прошептал Хуан.
— Неужто проверка?! — прошелестел Карлос, до смерти боявшийся, что их отставят от любимой пушки.
— Да нет, если б кто шел, мы бы услышали, — сказал Хуан.
— Верно, — согласился Карлос. — Мимо нас мышь не прошмыгнет! — гордо добавил он, оправившись от испуга.
— Ну что за игры, Калифаксина?! — послышалось опять.
— Какую-то Катипаксину зовут… Баба, что ли? Откуда у нас тут бабам взяться? — удивился Хуан.
— Вот именно, — поддакнул Карлос, озираясь по сторонам. — Может, поглядеть? Что-то тут нечисто… Все-таки это внизу где-то пищит…
Он поднялся и осторожно подошел к люку, ведущему в трюм.
В трюмном чреве корабля тем временем полным ходом шла работа. Обшарив все углы и не найдя друга, Абракс с Брабаксом решили выбраться наружу, там поискать упрямого беглеца. Не найдя в этом странном помещении ни выхода, ни двери, они решили попытаться вылезть через люк на потолке, прикрытый деревянной решеткой. Соорудив из пустых бочек нечто вроде башни, после нескольких неудачных попыток друзья все-таки сумели вскарабкаться наверх.
— Ну все, Калифакс, держись! — сказал Абракс и потянулся к решетке.
В этот самый момент чья-то толстая волосатая рука отодвинула преграду и в проеме предстала во всей своей заспанной красе заплывшая физиономия какого-то усатого дядьки. За ней маячила еще одна страшная рожа — в синих очках.
— Ой… — вырвалось у Абракса от неожиданности. — Добрый день! А мы тут друга ищем… Калифакса… Вот все зовем, зовем, ищем, ищем, а он не откликается… Он вам не попадался?
— Знаете, маленький такой, — добавил Брабакс. — Но очень шустрый, — решил зачем-то уточнить он.
Хуан и Карлос не поняли ни словечка из того, что тараторили эти странные личности. Ведь они — жители далекого семнадцатого века — говорили только по-испански. Абрафаксы же и не подозревали, что угодили на испанский военный корабль, что вся команда — испанцы и не понимают современного немецкого языка.
— Зайцы, — сухо констатировал Хуан.
— Общим количеством два, — уточнил Карлос.
— Что будем делать? — спросил Хуан.
— К капитану отведем. Пусть разбирается, — ответил Карлос и выудил несчастных зайцев из недр трюма.
Глава третья
КАПИТАНВаше величество, сердце мое разрывается на части при виде того, как печалитесь вы, как тревоги и заботы омрачают августейшее чело. Чем оправдаться мне? Смиренно я склоняю голову перед вашим величеством, отдавая себя на справедливый королевский суд, в надежде на вашу монаршью милость к тому, кто служил испанской короне верой и правдой! — С этими словами капитан согнулся в глубоком поклоне, краешком глаза посматривая на гневное лицо короля, грозно взиравшего с потемневшего холста, изрядно засиженного мухами, на пухлую спину своего подданного. Король, слава богу, был не живой, а нарисованный. Портрет висел в каюте капитана, прекрасно понимающего: настоящий король его по головке не погладит, если корабль вернется без добычи. И потому он готовил оправдательную речь, часами простаивая перед портретом, оттачивая каждую деталь своего будущего выступления.
— Да, я, Арчимбальдо дон де ла Круз, достоин всяческого порицания. Я вернулся с пустыми руками…
«Прямо скажем, пустее не бывает. Хоть кайся, хоть не кайся, а трюмы словами да поклонами не забьешь. Королю ему что, ему золото подавай, — мыслил про себя благородный дон, тяжело вздыхая и кряхтя. — А что если так сказать: «Да, я вернулся с пустыми руками. Но кое-что я все-таки приобрел. Нет, я не привез своему королю ни бриллиантов, ни алмазов, ни золота, ни серебра, ибо все это меркнет в сравнении с тем сокровищем, которое я готов положить к ногам вашего величества. Вы спрашиваете меня, где же эти сокровища?» "
Он выдержал паузу и, сделав широкий жест, ткнул тощим пальцем себя в лоб.
— Здесь! Вот здесь сокрыто мое сокровище, ваше величество! Золотая мудрость и бесценный опыт, добытые мною в поте лица моего…
Толстяк прервал свою пылкую речь.
— Ну как, Прадо? Пойдет?
— He-а, не пойдет, ваше превосходительство, — откликнулся Прадо.
Прадо был попугаем. Простым желто-зеленым попугаем, отличавшимся, однако, необыкновенной смышленостью. Не в пример своему хозяину, который рядом с ним казался просто дурак дураком, хотя и являлся капитаном королевского корабля, да не просто капитаном, а еще и адмиралом. Настоящим адмиралом испанского флота. Одному богу было известно, как он умудрился сделаться адмиралом и заслужить доверие короля — выполнение особой секретной миссии. Ведь ничего примечательного он в своей жизни не совершил. Но факт оставался фактом. Дон Арчимбальдо был адмиралом и командовал военным испанским кораблем, вышедшим в плавание для выполнения особого королевского задания.
Глядя на капитана, никто бы и не подумал, что перед ним — морской офицер высокого ранга, настолько его неказистая внешность не вязалась с этим званием. Испанец был, прямо скажем, не красавец: росточка так себе, среднего, стати никакой, ручки-ножки — тоненькие как спички. Туловище, наоборот, толстое-претолстое, как огромная пухлая подушка или тюфяк, набитый ватой. Наверное, для того чтобы как-то скрыть не в меру величественные пропорции, дон Арчимбальдо придумал себе такой наряд: широкий шелковый алый камзол, который все равно разъезжался у него на животе, гигантский кружевной воротник-фрезу, напоминавший колесо от телеги, бархатные красные панталоны до колен и башмаки с загнутыми носками, по моде почти трехсотлетней давности. Все вместе выглядело очень художественно, и если добавить к этому портрету заключительный штрих — мясистый нос крючком сине-буро-малинового цвета, то картину можно считать вполне законченной.
«Вот так всегда, — подумал дон Арчимбальдо. — Прадо прав».
— Ну почему? Почему? — возопил несчастный адмирал, театрально заламывая руки. — Почему именно меня король отправил искать это дурацкое золото страны Эльдорадо?
Прадо перелетел со стола, заваленного картами и всякими бумагами, на книжный шкаф, чтобы оттуда ловко спикировать прямо на королевский портрет в массивной золоченой раме, на котором он любил посиживать, наблюдая за театральными этюдами своего хозяина.
— Никуда он вас не отправлял, сами напросились, — уточнил попугай с серьезным видом. Он не любил преувеличений.
