Сердце Сесилии гулко колотилось, пока она медленно пятилась из оранжереи. От нахлынувшего ужаса она едва могла дышать. Раньше она все пыталась выиграть время, и тут вдруг выясняется, что времени совсем не осталось. Если она собирается бежать, то сделать это необходимо сегодня же ночью.
Она с трудом успокоилась, намереваясь действовать разумно и осторожно.
Сесилия позволила Харриет раздеть себя, расчесать волосы и пожелала служанке спокойной ночи.
Она сидела в темноте, пока все в доме не уснули, затем зажгла маленькую лампу и вытащила из шкафа чемодан.
Сперва Сесилия хотела взять с собой лишь самое необходимое, но, поразмыслив, поняла, что неизвестно, куда она направляется и как долго будет в бегах. Поэтому Сесилия отобрала лучшие свои платья и положила в чемодан все, что находилось в верхнем ящике туалетного столика.
Лежала там и запертая шкатулочка с большой суммой денег, полученных от отца незадолго до его смерти. Это щедрое денежное содержание она приберегла просто так — ведь никогда не знаешь, когда и зачем тебе может срочно понадобиться крупная сумма.
Неужели она всегда чувствовала, что такой день настанет? Так или иначе, но она поблагодарила внутренний голос, подсказавший ей, что эти деньги следует приберечь. Теперь у нее было достаточно средств, чтобы спокойно покинуть чужой ей дом.
Сесилия быстро оделась, выглянула в темный коридор и, преодолев искушение побежать, крадучись спустилась по лестнице в кухню.
Кошка, приоткрыв один глаз, сонно смотрела на девушку. Сесилия прикоснулась пальцем к губам — ш-ш-ш — и та, потянувшись, вновь свернулась калачиком. Сесилия вышла через черный ход в сад — до ворот было рукой подать.
Она благополучно миновала их и оказалась на улице. Сначала она держалась боковых улочек и переулков, но в конце концов рискнула выйти на главную городскую улицу; ее риск оправдался — она увидела проезжающий экипаж. Сесилия назвала кебмену адрес Бейнсов, забралась внутрь и откинулась на подушки сиденья.
К счастью, мясники — ранние пташки и принимаются за дела с наступлением рассвета. Улыбающийся мистер Бейнс позвал жену — Элис тут же спустилась вниз, чтобы встретить Сесилию.
— Наконец-то вы приехали к нам погостить, — радостно сказала Элис, увидев багаж.
—Ах нет, дорогая Элис. Позвольте мне лишь переждать у вас денек, а завтра я исчезну, чтобы не подвергать вас опасности.
— Но куда же вы пойдете? — запричитала Элис.
— Поеду в Брайтон.
— Вам нельзя возвращаться домой! Этот негодяй прежде всего будет искать вас там.
Сесилия гордо вскинула голову — её взгляд был исполнен решимости.
—А я не домой, — ответила она. — Есть одно место, где я буду в полной безопасности. Пожалуйста, не волнуйся за меня. Я еду в «Парадиз».
Глава 2Под конец прогулки Джона по имению небо стали затягивать темные тучи, и зловещие тени, словно в унисон мрачным мыслям графа, наполнили окрестности.
Когда, наконец, экипаж подъехал к особняку, граф Мильтон миновал услужливо распахнутую лакеем дверь и прошел по коридору прямо в курительную комнату.
Стоя у окна и устремив невидящий взор на цветник, он продолжал обдумывать сложившуюся ситуацию.
—Два года... — с горечью бормотал он. — Два года трудов, чтобы в конце концов придать поместью более или менее пристойный вид и в итоге обнаружить, что я практически нищий. Допустим, я потратил больше, чем рассчитывал, но каков результат!
Встреча с поверенным в делах спустила Джона с небес на землю: у него великолепное имение, но ни единого пенни на его содержание.
На какой-то миг ему захотелось снова оказаться в своем полку — там, в крымских степях, в бою. Война, конечно, ужасна, но там, по крайней мере, все было просто и понятно, не то что сейчас.
В госпитале в Скутари он заразился холерой, и несколько дней его жизнь висела на волоске. Но благодаря самоотверженной заботе мисс Флоренс Найтингейл и других сестер милосердия его вернули к жизни. Правда, очнулся он словно в другом мире.
У него было странное чувство, что он не знает, кто он и откуда, хотя, если спрашивали, мог назвать свое имя и полк, в котором служит. Но то ли мир настолько изменился, то ли изменился он сам, для него оставалось неясным.
Из госпиталя, худого и изможденного, его отправили прямо домой — пришла телеграмма, в которой сообщалось, что его брат умер.
Джон Мильтон отплыл в Англию, все еще страдая от необъяснимого чувства, что одной ногой он пребывает в этом мире, а другой в каком-то ином — и не принадлежит полностью ни одному из них.
В телеграмме подробности смерти брата не сообщались, но приехав домой, он узнал, что произошел несчастный случай на охоте, и все это показалось ему дурным сном.
Джон нашел отца осунувшимся и обезумевшим от горя — он жил ради своего старшего сына и теперь, оглядев с ног до головы младшего, вздохнул и сказал: «По крайней мере ты вернулся живым. Теперь все принадлежит тебе».
Джон начал было отказываться, убеждать, что ему не нужно никакого наследства, достающегося такой ценой, но запнулся, увидев унылый взгляд отца. Лорда Мильтона не интересовало то, что говорил Джон. Он ждал возвращения младшего сына лишь ради передачи ему имения. И теперь для него все было кончено.
В ту же ночь он умер.
Эти события окончательно оглушили Джона: он осиротел да к тому же оказался единственным наследником изрядно обветшавшего поместья. Собравшись с духом, он принял решение отреставрировать особняк, вернув ему былое величие, отчасти потому, что любил это место, отчасти — чтобы заполнить ноющую пустоту в собственной душе.
В последующие два года он редко покидал поместье. Когда-то ему нравилось выезжать в свет, в Лондон. Теперь же это казалось ему слишком шумным и суетным, тем более что всем так хотелось поговорить с ним о Крымской войне.
Благодаря одному отважному корреспонденту из «Таймс» эта война, как никакая другая, получила широкую огласку в прессе. Репортер весьма убедительно описывал страдания солдат, героизм мисс Найтингейл и недальновидность военачальников.
В значительной степени это подтверждалось уже тем, что их бригаду легкой кавалерии бросили в ту атаку, где Джон получил ранения и едва не умер. Неслыханная глупость — атаковать конницей артиллерию — вызвала у британской общественности шок. Те, кто выжил в этом сражении, были признаны героями.
Был даже учрежден новый орден, «Крест Виктории»[3], которым удостоили в прошлом году Джона и еще шесть десятков участников этой войны. Их собрали в Гайд-парке, и молодая королева Виктория лично прикрепила каждому на грудь эту награду.
Джон с трудом пережил те торжества и побыстрее отправился в свое поместье.
