«Сейчас?»
Я кивнула.
Он поднялся на ноги, и стружки полетели с его дхоти, словно маленькие коричневокрылые мотыльки. Я слышала, что англичане называют дхоти килтом. Верно, они похожи, но в отличие от килта дхоти белый и его носят без рубашки. Папа вышел, чтобы переодеться в шаровары и длинную хлопчатобумажную рубашку, которую называют у нас курта. Когда он вернулся, то застал меня разглядывающей незаконченный лук.
– Бартха, – вслух произнес отец.
Значит, лук заказал ему наш сосед Партха. Когда отец торопился, он начинал говорить. Вот только после потери слуха он часто путал звуки и, например, вместо «п» произносил «б». Впрочем, я его речь понимала. Я смотрела на лук. Если бы я была мальчиком, то папа сделал бы мне такой же. Слезы наполнили мне глаза.
«Боишься?» – «написал» он.
«Что, если девочка?»
«Тогда я буду дважды благословенным».
До дома моей тети и обратно было минут двадцать ходу. Она жила на другом конце деревни в доме своего мужа. У нее было два сына. Я смотрела через деревянную решетку окна, как безжалостный ливень косыми потоками обрушивается на улицы и поле соседа. Даже буйволы, казалось, жалели себя, укрывшись под деревьями. Хвосты их, висевшие между ног, были похожи на мокрые веревки.
Тетю принесли в паланкине носильщики и поставили его на землю у нас во внутреннем дворике. Лишь после этого отодвинули шторки, завешивающие выход из кузова. Как только тетя ступила на землю, она тотчас же обернула голову и нижнюю часть лица шарфом, чтобы носильщики ее не видели.
– Где дади-джи? – спросила у меня тетя после того, как я с ней поздоровалась.
Я тогда подумала, что она очень похожа на маму: тонкие кости и тонкие губы. Всякий, кто увидит их сидящими в одной комнате, поймет, что перед ним две сестры.
– Повитухе понадобилась помощь бабушки, – ответила я. – Она сказала, чтобы я осталась здесь и ждала вас.
– Ничего плохого ведь не случилось? – прошептала она.
Тете не стоило переходить на шепот. Папа все равно не мог ее слышать, но люди часто об этом забывали.
– Нет.
Тетя поспешила по коридорчику. После двух стуков в дверь та открылась и затворилась за ней.
Учитывая, сколько людей сейчас собралось под крышей нашего дома, здесь должно было бы царить веселье, но вместо радости я ощущала, как во мне растет тревога, подобно тому, как человек заблаговременно ощущает приближение лихорадки. Папа, наверное, чувствовал то же самое. Я видела, как он тихо удалился к себе в мастерскую, хотя, как я подозревала, работа его сейчас ничуть не интересовала.
Я осталась стоять в коридорчике. Я наблюдала за тем, как наша служанка Авани наливает горчичное масло в каждый из медных светильников, стоящих в небольших нишах в стенах коридора. Затем она зажгла их. Может показаться странным, что наша семья, богатством отнюдь не славившаяся, могла позволить себе нанять служанку, но в те времена, как и сейчас, это не было редкостью. Если семья не принадлежит к самой низшей касте, она нанимает кого-нибудь помогать в стряпне и уборке. Чем богаче семья, тем больше служанок она нанимает. Мы могли позволить себе только одну.
Как и большинство девочек, наша Авани вышла замуж, когда ей было десять лет. В этом возрасте девочки достаточно маленькие, чтобы свекрови могли лепить из них все, что им заблагорассудится. Муж Авани был на пятнадцать лет старше нее. Будучи человеком добрым, он позволил Авани оставаться жить в своей семье до тех пор, пока она не достигнет детородного возраста. Однако по прошествии трех лет после того, как девочка перебралась жить в дом своего свекра, муж внезапно заболел и умер. До сих пор в Индии, несмотря на правление британцев, еще не искоренена страшная традиция, называемая сати. Я бы могла сказать, что эта традиция имеет отношение к богине Сати, которая, сложив погребальный костер, совершила самосожжение ради своего мужа Шивы, после чего реинкарнировалась и стала его второй женой Парвати. Впрочем, это ничего не объясняет. Дело не в богине Сати, дело в ненужности женщин. Каждый день в каждом городе Индии женщина всходила по ступенькам на погребальный костер своего мужа. Отказ совершить сати, сгорев в огне, бросал тень бесчестья не только на ее собственную семью, но, что еще хуже, на дом свекра.
Для того времени было большой редкостью, чтобы и свекор, и отец женщины высказались против сати. Но в случае с Авани произошло именно так. Конечно, отныне она больше не могла выйти замуж, все радости брака теперь стали для нее недоступны, но по крайней мере молодая женщина осталась жива.
Не сказать, чтобы она совсем избежала своей жестокой участи.
Много лет спустя я узнала от отца, что ни одна из семей в Барва-Сагаре, за исключением нашей, не согласилась принять Авани к себе в услужение. Это был единственный случай, когда бабушка проявила великодушие. Скорее всего, это объяснялось тем, что в свое время, когда бабушка овдовела, ее тоже спасли от пламени погребального костра. Куда идти женщине, которую отказывается принять обратно собственная семья? Где ей найти работу, если никто не нанимает ее в услужение?
Тогда я еще не знала ответов на эти вопросы. Помню, как я стояла и любовалась работой Авани. Ее темная коса моталась из стороны в сторону, пока она зажигала светильники. Янтарный отсвет огоньков играл на ее коже. Авани была очень женственной, и мне казалось, что я никогда не стану такой. К тому же она была опытной женщиной, и ее опыт виделся мне, ребенку, недосягаемо далеким.
– Думаете, еще долго? – спросила я.
Авани опустила руку с зажатым в ней кувшинчиком, наполненным горчичным маслом. На ее лице застыло задумчивое выражение.
– Не знаю. У меня нет детей.
Мне следовало молча кивнуть и удалиться к себе в комнату, но я была обычной девятилетней девочкой и порой вела себя крайне беспечно.
– Почему? Дади-джи говорит, что все женщины хотят детей.
Уголки ее рта опустились.
– К сожалению, мой муж скончался шесть лет назад.
На Авани было надето такое же белое сари вдовы, как и на бабушке, но до этого мне не приходило на ум, что для того, чтобы иметь детей, надо сперва обзавестись мужем.
Заметив мое смущение, Авани пересекла коридор и взяла мою ручку в свою ладонь.
– Не волнуйся. Вскоре все закончится.
В золотистом сиянии светильников она стала похожа на Лакшми, богиню богатства и красоты.
Но крики мамы не смолкали в течение двух дней. На вторую ночь тетя возвратилась к себе домой, подчинившись воле своего супруга. Он решил, что жена и так у нас задержалась.
– Сита, – обратилась ко мне тетя, стоя на пороге перед тем, как покинуть наш дом.
Голос ее был таким же низким, как грозовые тучи, ползущие по небу.
– Береги маму. Делай то, что говорит повитуха. Не задавай лишних вопросов.
