– Ты не слышала, что сказал его сиятельство? Господин хочет, чтобы его сейчас же обслужили.
Раздуваясь от собственной значимости, она показала на его богатый плащ и расшитый камнями жилет под ним. Вид богато одетого спутника Пиппы заставил женщину поспешно принести эль и пироги с начинкой.
Пиппа запрокинула деревянную кружку и залпом отпила почти половину ее содержимого, но тут Айдан постучал по донышку:
– Помедленнее, эль плохо ложится на голодный желудок.
– Если я выпью достаточно, мой желудок не станет возражать. – Она поставила кружку и вытерла рот рукавом.
В глазах девушки появился блеск, что заставило его почувствовать себя неуютно: в его планы не входило напоить замарашку.
– Закусывай! – потребовал он.
Пиппа ответила ему рассеянной улыбкой и взяла один из пирожков. Она жевала методично и без эмоций. «Англичане отвратительно готовят», – уже не в первый раз отметил про себя Айдан.
Большая неповоротливая фигура закрыла дверной проем, отчего внутри стало еще темнее. Рука Айдана непроизвольно потянулась к ножу, но он вспомнил, что нож стащила Пиппа.
Но стоило вновь пришедшему войти внутрь, как Айдан успокоился. Против этого человека ему не нужно было оружия.
– Садись сюда, Донал Ог, – произнес он по-гаэльски, пододвигая третий стул к столу.
Айдан был высок и широкоплеч, но на фоне своего кузена превращался в карлика. Донал Ог поражал массивным торсом и огромными ногами. Широченный, выступающий вперед лоб придавал ему вид простофили, но внешность этого великана была крайне обманчива. Донал Ог отличался блестящим и изворотливым умом и неизменной преданностью Айдану.
Увидев Донала Ога, Пиппа от изумления прекратила жевать.
– Это Донал Ог – капитан моей гвардии, – представил Айдан.
– Донал Ог, – повторила она, старательно выговаривая буквы.
– Это означает Малютка Донал, – пояснил Донал Ог.
Пиппи внимательно осмотрела его с головы до ног.
– Это в каких же местах живут такие малютки?
– Так нарекли при рождении.
– А-а-а. Это все объясняет. Горжусь знакомством с вами. Меня зовут Пиппа Трюблад, – открыто улыбнулась она.
– Это большая честь для меня, – произнес Донал Ог с иронией в голосе.
– Мне помнится, ты говорила Трюхарт, – нахмурился Айдан.
– Какая я дура. Наверное, так и сказала, – рассмеялась девушка и начала слизывать жир и крошки с пальцев.
– Где ты откопал это чудо? – по-гаэльски поинтересовался Донал Ог.
– У Святого Павла.
– Англичане любого пускают в церкви, даже лунатиков. – Донал Ог поднял руку, и хозяйка таверны поставила перед ним кружку пива. – Она действительно ненормальная или только прикидывается?
Айдан продолжал улыбаться, чтобы девушка не заподозрила, о чем они разговаривают.
– Возможно.
– Вы из Голландии? – неожиданно спросила она. – Язык, на котором вы меня обсуждаете, голландский? Или норвежский, может быть?
– Гаэльский. – Айдан расхохотался. – Я думал, ты понимаешь. Мы – ирландцы.
– Ирландцы. – Глаза ее стали большими. – Мне говорили, ирландцы дикие и неукротимые и куда больше паписты, чем сам папа.
– И дикие, и неукротимые, тут ты права. – Донал Ог довольно хмыкнул.
Она подалась вперед с нескрываемым интересом во взгляде.
– Видишь, у меня нет оленьих рогов, – Айдан приподнял прядь волос, – поэтому выкинь из головы эту чушь. Если хочешь, покажу, что у меня нет хвоста…
– Верю, – быстро проговорила она.
– Не рассказывай ей о кровавых жертвоприношениях, – предупредил друга Донал Ог.
– Кровавые жертвоприношения? – открыла рот Пиппа.
– Ну… давно что-то не было, – заметил Айдан с невероятно серьезным лицом.
– Конечно, луна-то убывающая, – дополнил Донал Ог.
Но Пиппа выпрямилась и напряженно замерла, осторожно поглядывая то на одного, то на другого. Складывалось впечатление, что натренированным глазом она, похоже, уже определила расстояние от стола до двери. Айдан не сомневался, что ей не впервой стремительно удирать.
Хозяйка таверны, без сомнения привлеченная цветом монет, которыми они расплачивались, объявилась с дополнительной порцией темного эля.
– Знаете, а мы ведь ирландцы? – Пиппа спародировала акцент Айдана.
Брови хозяйки таверны поползли вверх.
– Да что вы говорите?
– Я, видите ли, монахиня, – объяснила Пиппа. – Из ордена добродетельных сестер Святого Доркаса. Мы никогда не забываем добрые дела.
Явно потрясенная, хозяйка с еще большим уважением поклонилась гостям и удалилась.
– Итак, – начал Айдан, потягивая пиво и стараясь не показывать, как он удивлен небольшим представлением, которое она устроила. – Мы – ирландцы, а ты даже не знаешь, какую себе выбрать фамилию. И как тебя угораздило оказаться среди бродячих артистов у собора Святого Павла?
– Ой, ну это печальная история. Мой отец был героем войны, – начала Пиппа.
– Какой войны? – уточнил Айдан.
– А вы как думаете, мой господин?
– Гражданской войны в Англии, – предположил он.
Она согласно закивала, тряхнув коротко остриженными волосами.
– Ее самой.
– И твой отец был героем, ты говоришь? – спросил он.
– Ты болен на голову, как и она, – проворчал Донал Ог, опять по-ирландски.
– Да, был, – заявила Пиппа. – Он спас целый гарнизон от гибели. – Ее отрешенный взгляд затуманился. Она смотрела в распахнутую дверь на кусок неба, видимый между остроконечными крышами Лондона. – Он любил меня больше жизни, он рыдал, когда прощался со мной. То был черный день для семьи Трюберд.
– Трюхарт, – поправил Айдан. История была столь же лжива, как клятва проститутки, но в голосе девушки слышалась неподдельная тоска.
– Трюхарт, – легко согласилась она. – Больше отца я не видела. Мать же похитили пираты, и я осталась одна-одинешенька, и некому обо мне было больше заботиться.
– Хватит, я уже вдоволь наслушался, – возмутился Донал Ог. – Нам пора идти.
Айдан не обратил на него внимания. Он наблюдал, как Пиппа пьет и пьет эль, жадно заглатывая его, словно никак не может напиться.
Что-то в ней затронуло самые сокровенные глубины его души, к которым он долгие годы и близко никого не подпускал. Там, в сокровенных тайниках, тлели угольки, которым он никогда не давал разгораться. Никому не было позволено вторгаться во внутренний мир Айдана О'Донахью. Только однажды открыл он туда двери… и после этого навсегда заморозил их, не давая себе права верить, радоваться, надеяться…. Исключил из своей жизни все, ради чего и стоило бы жить.
