Поэтому он поднялся в неплохом настроении. От рождения он был здоровым и сильным. И благодаря ежедневным тренировкам оставался таким до сих пор. На извлечение пистолета из кобуры он тратил ровно столько же времени, сколько Гнус, а Гнус был быстр, как сова, охотящаяся в ночи. Но Григорий всегда делал это РАНЬШЕ Гнуса. Потому что умел слушать «тишину».
Он бесшумно прошелся от окна к окну, напевая себе под нос «Гопак толстозадой Люськи». Обитатели вшивого города Ина мирно спали, нагоняя тоску на своего непревзойденного Начальника, который был не чета всякой мрази, копошившейся в собственном дерьме. То, что он жил за счет этого покорного стада, ничего не меняло – таков был один из непреложных законов природы, управляющий всеми: от мотылька до двуногих свиней…
* * *
Из спальни он вышел одетый и во всеоружии, справедливо полагая, что даже у верных псов бывают приступы бешенства. Жора и Гнус обычно спали по очереди, просыпаясь от собственного слишком громкого дыхания.
Но сегодня что-то было не так. Гришка напрягся и тут же расслабился.
Худшее уже произошло. Теперь опасности не было. Его «близнец» висел в углу комнаты и отливал призрачно-голубыми оттенками благополучия.
Григорий склонился над темной рухлядью, которая еще недавно была человеком. Впрочем, пока еще им оставалась: Жора был вырублен страшным ударом в височную область. Пятно кровоподтека распространилось на заплывший глаз. Однако Жора дышал, чего нельзя было сказать о Гнусе.
От Гнуса пахло кровью. Гришка зажег свечу и обнаружил, что грудная клетка его помощника вскрыта аккуратно и со знанием дела. Причина смерти была очевидна: кто-то вынул из Гнуса его поганое сердце. Оно лежало рядом с мертвецом на табурете – обескровленное, чистое, будто вымытое под струей воды или тщательно вылизанное языком. На правом желудочке имелась едва заметная надпись, сделанная химическим карандашом: «Кто следующий?»
Заблуда оценил черный юмор убийцы (он и сам любил пошутить подобным образом) и еще раз взглянул на труп. В опустевшую грудную клетку был вложен какой-то инородный предмет.
Григорий не страдал излишней брезгливостью. Его пальцы действовали ловко и не дрожали, когда извлекали на свет каменного жука-скарабея.
Гришка не знал бы, что это скарабей, если бы не видел его изображение в одной старой книге. Начальник потому и считал себя умным, что запоминал любую информацию, даже казавшуюся на первый взгляд бесполезной…
Каменный жук был еще теплым, как тело Гнуса. Оставалось вспомнить, где, когда и при каких обстоятельствах Начальник читал эту самую книгу. И сущий пустяк – найти убийцу.
7. «РАССКАЖИ, КТО В ДОМЕ ХОЗЯИН»
На следующий день, с наступлением сумерек, отдохнувший и соскучившийся по приключениям Валет решил развлечься. Первой же забегаловкой на его пути оказался «Млын». Он ввалился туда со всем своим железом, остановился на пороге и исподлобья обвел взглядом полутемное помещение. У него был взгляд зверя-одиночки, выражавший абсолютную независимость и спокойное превосходство. Он как бы предупреждал: «Не троньте меня, ублюдки, и, может быть, я не трону вас».
Стены заведения были украшены полинявшей мазней на вечную тему. Возле стойки, обитой жестью, торчали местные жлобы, с кряком опрокидывали глиняные кружки с мутным самогоном, запивали его холодным молоком и нюхали табак. Не слишком выделявшийся на фоне зеленоватых бутылей хозяин на всякий случай опустил руки и нащупывал ружье, лежавшее на пивной бочке. В треснувшем зеркале с остатками амальгамы отражалось бледное полушарие его лысины.
У дальней стены, положив ноги на табурет, сидел человек с балалайкой. Инструмент был старый и издавал звуки, от которых по спине пробегали мурашки. Одной струны не хватало. Следовательно, бренчал виртуоз, каких мало. Балалаечник отрешенно исполнял похабные частушки, в которых попадались и незнакомые Валету слова. Это был, что называется, фольклор.
Под потолком плавал сизый дым – плотный, как облака в раю. Пламя свечей колебалось на сквозняке, и приходилось следить за тенями.
Официантка, в которой Валет сразу определил подержанный товар, обслуживала клиентов за столиками, и, похоже, здесь уже всем надоело пощипывать ее задницу. Он не мог сказать этого о себе – задница была весьма аппетитная…
На вошедшего официантка смотрела чуть дольше обычного. Валет хорошо знал этот взгляд: звериная тоска, озлобленность забившейся в угол сучки… и неизлечимая надежда. Он встречал таких баб в каждом городе. Все они хотели для начала сбежать из опостылевших мест. Но он знал, как никто другой, что бежать-то, в сущности, некуда.
«Годится», – решил Валет. Тех, кого повсюду, не сговариваясь, называют солью земли, тут не было – как и недоразвитых выскочек, которые учатся только на собственных ошибках, если, конечно, им удается дожить до зрелого возраста. Валет был согласен играть пока по здешним правилам. И надеялся, что ему дадут время их изучить.
Он неторопливо направился в глубь помещения, к свободному угловому столику, имевшему стратегически выгодное расположение.
Остаться незамеченным не удалось. Местные пялились на него, как на балаганного урода. Он повсюду привлекал к себе внимание. Слабые чуяли в нем неотразимую угрозу, волчью породу; сильные рассматривали как вызов само его существование. Да, для бродяг вроде него времена становились все хуже…
Он сел в полутьме и не зажег лежавший на столе огарок. Из этого угла просматривались вход и стойка – большего Валету и не требовалось.
Официантка направилась к нему, виляя пышными бедрами. Вслед ей посыпались гнусные советы. Однако смутить девицу было трудно, если вообще возможно.
Когда она остановилась, подалась вперед и оперлась руками на стол, он разглядел ее грудь, почти не скрытую платьем с низким вырезом. У него внезапно пересохло в горле. От «Горячих губок» осталось одно лишь бледное воспоминание. Но он был мужчина, а не сопляк, и потому его желания ничего не значили. Женщина – это почти всегда предпоследнее, что видят сопляки, прежде чем сдохнуть.
– Принеси пива, – негромко сказал Валет и стал скручивать папиросу.
У него оказался хриплый, низкий голос – почти зловещий шепот. Этот шепот был словно прикосновение шершавых ладоней. Возбуждающий, вызывающий легкий озноб… и безрассудное желание рискнуть.
Она задержалась у столика. Ее долгий взгляд мог бы растопить айсберг. Но не Валета. На дне его зрачков застыла вечная мерзлота под слоем голубовато-серой воды.
Вообще-то ей полагалось убедиться в том, что у него найдется чем заплатить. Если хозяин узнает, что она не сделала этого, он в кровь разобьет ей губы. Однако она чувствовала, что подобным вопросом заслужит лишь леденящее презрение незнакомца.
– Можно, я возьму это? – мягко попросила она и осторожно вынула папиросу из его пальцев.
Он равнодушно смотрел, как она добавила «травы» и провела кончиком языка по аккуратному косяку. Скручивание папирос было весьма интимным делом. Ему понравилось, как сделала это она…
