– Не дождешься, – усмехнулась Алла и выдернула из его руки свою.
– Как всегда? – сменил тему Леха.
– Пожалуй, сегодня кофе двойной.
– Хорошо, я скажу. Иди. Вазу сейчас уберут.
Алла села спиной к залу, лицом к окну. Леха Никифоров больше не докучал ей. Он знал, что она приходит к нему не в лучшие часы своей жизни.
Алла постаралась с удовольствием, без отягощающих процесс дум, съесть салат из свежей капусты с пряностями, а потом решительно отложила вилку. Все! Фора, которую она дала себе, вышла. Пора вернуться к собственным баранам. Итак! Очередной раз женщина была поставлена на место, строго определенное ей в обществе мужчинами, а именно: сзади и чуть-чуть ниже. Это отвратительно, но далеко не ново, и потому подумать стоит о другом. Первое! Переживать и нервничать не стоит, поскольку назначение Башлачева уже произошло. Изменить ничего нельзя, а значит, стоит принять обстоятельства такими, каковы они есть. Минусы всего этого ясны. Каковы плюсы? Плюс один, но стоит, пожалуй, парочки минусов: она осталась в своем отделе с сотрудниками, которых знает уже много лет и которым доверяет. Второе! Несмотря на свое кандидатство, Петр Николаевич является человеком неумным, недалеким и недальновидным. Скорее всего, он не справится с руководством отдела, и надо ему в этом помочь. Нет, она не будет отказывать ему в консультациях. Она будет давать их в такой двусмысленной форме, что Башлачеву придется здорово подумать, прежде чем принять единственно правильное решение. Алла была уверена, что принять это единственно правильное решение Петр Николаевич сможет только в одном случае из десяти.
Рыба под польским соусом «У Никифора» была отменная. Алле всегда приносили ее вместе с красиво нарезанным лимоном в маленькой розетке. Что ж, теперь, когда она выработала свою линию поведения как минимум на ближайший месяц, пожалуй, можно с чувством приняться и за рыбу. Вкусно. Как всегда. Нигде ее так не готовят.
Официант Эдик принес Алле большую чашку кофе и опять, как всегда, просительно заглянул в глаза. Он уже несколько раз предлагал ей встретиться за пределами кафе «У Никифора» и неизменно получал отказ. Вот и сейчас, улыбаясь лишь кончиками губ, как Мона Лиза, Алла отрицательно покачала головой. Эдик в ответ тоже улыбнулся, смущенно и привычно, что в словесном выражении означало: «Ну что ж… Подожду еще…» Она расплатилась с официантом, с некоторым презрением посмотрела в его глубокие янтарно-карие глаза и отправилась домой гораздо в более спокойном состоянии, нежели том, в котором она пришла к Лехе в кафе.
Теперь Алла понимала, что после только что случившегося между ней и Башлачевым ей стоит внести некоторые коррективы в выработанную в кафе «У Никифора» тактику. Если сегодня Петр только собирался взять над ней верх как над женщиной, то теперь наверняка захочет отомстить по полной программе. Не зря же он бросил ей: «Ты еще пожалеешь…» Она собиралась на службе подставить Петра своими двусмысленными рекомендациями. А зачем? Что из этого может выйти хорошего? Ничего! Что выйдет хорошего из сегодняшнего башлачевского унижения? Опять-таки ничего! Ее можно поздравить с приобретением еще одного врага. А на что он ей? У нее и так полна коллекция! Может, стоило все же с Петей переспать? А вдруг он, туповатый тугодум, хорош в постели? Алла скривилась. Нет! Только не это!
Она так глубоко задумалась, что не сразу сообразила, что назойливый звук, уже несколько минут раздражающий ее слух, является телефонным звонком. Она сняла трубку. Звонил тот, кого она звала Некто Макс и которого сейчас совершенно не хотела бы слышать.
– Как же я вас всех ненавижу! – вместо приветствия выплюнула ему свое раздражение Алла.
– Ну… это уже не ново и, честно говоря, надоело, – отозвался он. – Давай-ка я к тебе приеду и докажу, что нас можно хотя бы… терпеть, а?
Алла хотела сказать ему что-нибудь грубое и уничтожающее, но выдавила только:
– Не сегодня, Макс.
Она положила трубку, застегнула наконец «молнию» на куртке, еще раз бросила в пространство: «Как же я вас всех ненавижу!» – и уставилась в свою белую пустую стену. Кроме этой стены, в мире нет ничего белого и чистого. Всё и все отвратительны. И она, Алла, не лучше. Она вдруг ощутила себя страшно усталой и старой по-черепашьи. Эдакая трехсотлетняя Тортила. Она все уже знает, все видела, все слышала, все может представить и даже предсказать. Она просчитывает на два хода вперед все поступки и мужчин, и женщин. Ей нечего ждать и не на что надеяться. Ей скучно. Она даже стала меньше читать, потому что нутром чувствовала, чем должна кончиться та или иная повесть. Ей самой уже впору писать книги и учить жизни неразумных Буратин. Как ей все надоело! Она даже не Тортила. Она старая-старая, древняя сова! Ей пора улетать…
У Аллы Константиновны Белозеровой был свой, особый, счет к мужчинам. Вела она его давно, чуть ли не с детского сада. Во всяком случае, она до сих пор хорошо помнила, как, будучи воспитанницей всего лишь средней группы, подралась со щупленьким мальчиком по имени Костик Лютиков. Причина драки была ею благополучно забыта. Не забывалось другое. Аллу тогда долго стыдили и ругали, говорили, что она никогда не должна так поступать, потому что она девочка. Костика ругали гораздо меньше, если не сказать – почти совсем не ругали, потому что считалось, что мальчики имеют право драться по определению. Когда за Аллой пришла мама, воспитательница выскочила к ней с выпученными глазами и пеной у рта. Она рассказала о происшедшем с таким пафосом, будто маленькая Алла подкралась к Костику из-за угла и задушила его специально припасенной для этого случая удавкой. «Она же девочка! – восклицала воспитательница, всплескивая руками. – Девочка! Вы понимаете?» Мама так яростно кивала, будто до этого ей казалось, что Алла – мальчик, а теперь она очень обрадовалась, что все наконец встало на свои места. Дома специальную разъяснительную беседу с Аллой провел еще и папа. В ней он так долго развивал тему о созидательном предназначении женщины, что нечаянно соскользнул на любовь и материнство, где и был предусмотрительно остановлен бдительной мамой. Тогда Алла восприняла такой оголтелый мужской шовинизм как должное. Она тогда еще верила взрослым, была девочкой послушной и больше не дралась с мальчиками. Тогда еще на ее нежном лбу лежали кудряшки, а губки все время складывались в улыбку восхищения миром, в котором Костики Лютиковы пока еще нечасто досаждали ей. Сейчас же взрослая Алла Белозерова считала, что мальчиков с детства специально провоцируют на агрессию: покупают автоматы, пистолеты, целые армии солдатиков, милитаризованные компьютерные игры, а потом удивляются, откуда берутся плохие дяденьки-террористы. А им ведь надо где-то оттачивать полученные в игре навыки. Алла всегда улыбалась этим своим пацифистским и тоже весьма не новым в этом мире мыслям. Уж она-то не пацифистка. Она амазонка, воительница с отдельными индивидуумами огромной армии мужчин. Костик Лютиков был первым, с кем ей пришлось схлестнуться, и она тогда думала, что последним. Еще бы! Она ведь не собиралась больше драться, она собиралась только созидать! Тогда она еще не догадывалась, что в очереди за Лютиковым уже толпятся следующие Костики и в нетерпении переминаются с ноги на ногу.
