Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 80
— Что он говорит, Сереж? — с нетерпением тормошила она Мещерского.
— Насколько я его понял, он толкует о жестокой депрессии, в которую впал этот тип из-за категорического отказа какой-то Марты выйти за него замуж.
Кравченко усмехнулся.
— Какой еще Марты? — не поняла Катя.
— Он говорит, это его родственница. Они живут здесь. А этого, — Мещерский покосился на тело у их ног, — зовут Иван Дергачев. И он твердит, что они любили друг друга с детства, как Ромео и Джульетта.
Линк закивал, повторяя свое «я-я».
— Ладно, быстро линяем отсюда, — Кравченко шагнул к машине.
Но тут Линк снова что-то горячо и умоляюще затараторил. Он пламенно жестикулировал, указывая то на бесчувственного Дергачева, то на двери церкви.
— Эй, Вадим, подожди! — окликнул друга Мещерский. — Он просит, чтобы мы забрали его с собой в Морское.
— Кого? — Кравченко остановился как вкопанный.
— Он говорит, что этого Дергачева нельзя пока оставлять одного. Ну, без присмотра. Попытка самоубийства может быть им повторена в любой момент.
И в этом он прав. — Мещерский скептически посмотрел на тело на каменных плитах. — Он просит, чтобы мы взяли его с собой в Морское, раз уж едем туда, и доставили… Да он и Медовникова, оказывается, отлично знает, Илюху нашего. Умоляет, чтобы мы доставили этого Дергачева к нему, они вроде друзей, и тот о нем позаботится.
— А сам он что, без рук, что ли? — Кравченко глянул на Линка. — Я ему сейчас сам скажу… Их бин…
— Да подожди ты! Он говорит — он никак не может.
Сейчас к нему мастера должны прийти, алтарь в церкви устанавливать. Он не может отлучиться. Не может и психа этого здесь оставить. Он боится, что тот снова на колокольню полезет, когда он с мастерами будет занят. Он просит нас выполнить наш христианский долг до конца, раз уж мы влипли.., раз уж мы спасли его и…
Ладно! — Мещерский решительно кивнул и хлопнул Линка по плечу. Нагнулся и начал поднимать Дергачева.
Футболка, конечно, упала. Кравченко свирепо выругался, рывком приподнял самоубийцу и взвалил его себе на плечи, словно вязанку дров. Перед Катей замаячили бледные ягодицы Дергачева. Просто удивительно бледные по контрасту с остальным загорелым дочерна телом.
Тут Дергачев проявил первые после нокаута признаки жизни — зашевелился, застонал и слабым голосом, но отчетливо произнес: «Зараза». Перегаром заблагоухало еще крепче. А потом его бурно начало тошнить. Катя поняла: чтобы самый первый день их приезда на косу не оказался окончательно испорчен, ей надо что-то срочно предпринять.
— Сереж, а до Морского далеко? — спросила она Мещерского.
— Да около километра, вон за поворотом шоссе и поселок начинается. А через дюны по пляжу совсем близко, а что?
— Тогда я пошла пешком, — решительно заявила Катя.
— Как это? Ты что? Мы же…
— Я с этим пьяницей в одной машине не поеду, — отрезала она. — Меня саму сейчас тошнить начнет от него. Ты хочешь, чтобы я сейчас же попутку поймала и вернулась в аэропорт?
— Нет, но…
— Все, я пошла. Прогуляюсь, воздухом подышу.
Нервы успокою, окрестности погляжу. — Катя двинулась к дюнам, огибая пруд.
— Вадим, ну что ты молчишь? Скажи же ей.., ну, я просто не знаю… — Мещерский махнул рукой. Кравченко тем временем запихивал голого Дергачева на заднее сиденье.
— Катя, подожди! — крикнул Мещерский. — Да что же это такое, черт… Ну, тут, правда, близко совсем, не заблудишься, но…
Но Катя была уже на той стороне пруда у старой ветлы, опустившей ветви в черную воду. Тут она остановилась и помахала им. И бодро зашагала туда, где слышались мерные удары волн о песчаный берег. Она чувствовала, что ей надо побыть одной. После всего, что она видела, лучшее противоядие — бриз, море, тишина и песок, осыпающийся под ногами. И еще вон та сосна. К ее широкому стволу можно прислониться спиной и смотреть на море и на ровную линию горизонта.
* * *
— Не надо было отпускать ее одну, — мрачно изрек Мещерский, когда они въехали на окраину Морского.
Кравченко сидел рядом с ним. На заднем сиденье возлежал спасенный Дергачев.
— И черт меня только понес к этому пруду, — продолжал Мещерский с досадой. — Вполне можно было бы в объезд.
— А этот пусть бы мозги себе вышиб? — Кравченко покосился на тело.
— А, никуда бы он не прыгнул, Я это понял, как только его на подоконнике увидел. Он же не прыгнул сразу, как мы туда ворвались, а мог бы, время было, значит…
— Что? — спросил Кравченко.
— Да ничего. Дурью он маялся, этот пьянчуга, куражился просто.
— Ты его знаешь?
— Откуда? Никого я в поселке не знаю, кроме Илюхи Базиса и его жены, — Мещерский вздохнул. — И этот Линк тоже, кажется, с приветом. К церкви какое-то отношение имеет. Прораб, что ли, инженер?
Алтарь какой-то там воздвигает. Тоже хорош гусь — спихнул на нас этого кретина, а сам руки умыл. Нет, надо было все же не оставлять ее там одну, — повторил он сердито. — Это я тебе говорю. Ты муж ей или кто?
Вам надо было вместе по пляжу прогуляться. Мог бы составить жене компанию. Ее тоже понять можно. Мало удовольствия с этим алкашом в одной машине сидеть, перегаром дышать.
— А, капризы… — Кравченко беспечно отмахнулся. — Я вообще не понимаю, чего ты паникуешь. Сам же ей сказал — тут по берегу и километра не будет. Что она — маленькая, заблудится в трех соснах?
Мещерский злобно оглянулся на мирно спящего самоубийцу, выругался, обозвав его «сукиным сыном».
Выражался Мещерский редко, и почти всегда это было признаком сильного стресса или беспокойства.
Они въехали на центральную площадь Морского.
По мнению Кравченко, озиравшего окрестности, площадь была какой-то чудной, словно наскоро слепленная декорация из совершенно разных спектаклей: две безликие двухэтажные стекляшки конца шестидесятых с вывесками «Почта», «Продукты» и «Салон красоты», пять новехоньких магазинов-палаток, крытых пламенно-алой металлочерепицей, старинный приземистый фольварк из красного кирпича, и все это в тесном окружении еще дюжины маленьких, одноэтажных, вросших в землю рыбацких домов, крытых где древней, чудом уцелевшей еще со времен Бисмарка, натуральной черепицей, где треснувшим шифером, а где новехоньким гофрированным железом, ослепительно сиявшим на солнце. Остроконечные фронтоны домов смотрели в сторону моря и были сооружены так, чтобы как можно меньше страдать от штормов и ветров.
Около площади располагалась пристань, и к молу со всех концов поселка вело сразу несколько улочек — узких и тенистых, стиснутых облупленными стенами и палисадниками, заросшими сиренью, кустами крыжовника и смородины, вишнями и карликовыми грушами.
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 80
