Некоторые миры переполнены жизнью. Жизнью ползающей,множащейся, плодящейся без меры, – слишком милосердные, без меры развившиенауки, сохраняющие людям жизнь – миры, которые топят себя в собственном семени,миры, заполняющие все свои земли толпами беременных женщин – и потому идущие ксмерти под тяжестью собственной плодовитости. Есть миры холодные, бесплодные ижестокие, миры, перемалывающие жизнь, как зерно. Даже с модификациями тела именяющими мир машинами имеется всего несколько сот миров, которые могут быть заселенышестью разумными расами. Жизнь очень нужна на худших из них. На лучших онаможет стать ужасным даром. Когда я говорю, что жизнь нужна или не нужна, я темсамым утверждаю, что нужна или не нужна смерть, и говорю я не о двух разныхвещах, а об одной и той же. Осирис и я – бухгалтеры. Мы сводим баланс. Мыподнимаем волны или заставляем их вернуться в океан. Может ли жизнь самаограничивать себя? Нет. Она есть бессмысленное стремление двоих статьбесконечностью. Может ли смерть сама ограничить себя? Никогда. Ибо она – стольже бессмысленное усилие нуля поглотить бесконечность.
Но кто-то должен стоять и над жизнью, и над смертью, –говорит Анубис, – иначе плодородные миры возвышались бы и падали,возвышались и падали, раскачиваясь между империей и анархией, чтобы затемокончательно погибнуть. Холодные же миры были бы проглочены нулем. Жизнь неможет удерживать себя в предназначенных ей границах. Следовательно, она должнабыть удержана теми, кто стоит над жизнью и смертью. Осирис и я владеем СреднимиМирами. Мы управляем ими, и мы возвышаем и подавляем их, как захотим. Теперь тывидишь, Оаким? Ты начинаешь понимать?
– Вы ограничиваете жизнь? Вы присылаете смерть?
– Достаточно на время стерилизовать одну или все шестьразумных рас на любом из миров, когда это необходимо. Мы можем манипулироватьпродолжительностью жизни и, если понадобится, – уничтожать ее избыток.
–Как?
– Огонь. Голод. Чума. Война.
– А холодные, жестокие миры? Как с ними? – Можнодать им повышенную рождаемость и вмешиваться в продолжительность жизни. Сразупосле смерти обитатели этих миров попадают в Дом Жизни, а не сюда. Там их илиобновляют, или же расчленяют и используют для создания новых индивидов, которыемогут и не иметь человеческого сознания.
– А другие мертвые?
– Дом Мертвых – это кладбище всех шести рас. На СреднихМирах есть подобия кладбищ, но единственное настоящее – здесь. Иногда Дом Жизнипосылает к нам за телами или частями тел. Случалось, что и они отправляли намсвои излишки.
– Это трудно понять. Это кажется жестоким и грубым…
– Это жизнь и смерть. Это – величайшее благословение ивеличайшее проклятие Вселенной. Тебе незачем понимать. Твое понимание илинепонимание, твое одобрение или неодобрение ничего не изменят.
– А как получилось, что вы, Анубис и Осирис, властвуетенад этим?
– Есть вещи, которые тебе не положено знать.
– Но почему Средние Миры приемлют вашу власть надсобой?
– Они живут с ней и с ней умирают. Она выше ихвозражений, ибо она необходима для самого их существования. Наша воля сталаестественным законом, она совершенно беспристрастна и применяется в равнойстепени ко всем, кто подвластен нам.
– Есть и такие, кто неподвластен?
– Ты узнаешь об этом больше, когда я захочу рассказатьтебе, – не сейчас. Я сделал тебя машиной, Оаким. Теперь я сделаю тебячеловеком. Кто сможет сказать, кем ты был вначале? Если бы я стер твоивоспоминания до этого момента и затем вновь воплотил тебя, ты мог бы вспомнитьтолько, что начинал как машина.
– Ты так и сделаешь?
– Нет. Я оставлю твои воспоминания. Они понадобятся,когда я назначу тебе новые обязанности. Если, конечно, назначу…
Анубис воздевает руки и сдвигает ладони. Машина поднимаетОакима и выключает его чувства.
Музыка падает вокруг танцоров, и две сотни факелов яркогорят на колоннах, подобные бессмертным мыслям…
Оаким открывает глаза и видит серое. Он лежит на спине,глядя вверх. Под ним холодные плиты, а вдалеке справа от него – мерцающий свет.Вдруг он сжимает левую руку, шевелит большим пальцем, вздыхает.
– Верно, – подтверждает Анубис. Оаким садитсяперед троном, оглядывает себя, смотрит вверх на Анубиса.
– Тебе было даровано имя и ты вновь родился во плоти.
– Благодарю тебя, Хозяин!
– Не за что. Здесь это несложно. Встань! Ты помнишь моиуроки? Оаким поднимается.
– Какие?
– Темпоральную фугу. Делать так, чтобы за мыслью следоваловремя, а не тело.
– Да.
– А искусство убивать?
– Помню, Повелитель.
– А их сочетание?
– Помню.
– Так покажи!
Анубис встает, и черная морда с красной молнией – языкомоказывается высоко над головой Оакима.
– Да смолкнет музыка! – кричит он. – Пустьприблизится тот, кто в жизни звался Дарготом!
Мертвые перестают танцевать. Они стоят неподвижно, – нешевелясь, не мигая. Несколько секунд длится молчание, не нарушаемое ни словом,ни шарканьем ног, ни дыханием.
Затем Даргот движется среди застывших фигур – сквозь тень,сквозь отсветы факелов. Оаким выпрямляется, смотрит, и мускулы каменеют на егоплечах и спине.
Голову Даргота охватывает металлическая лента цвета меди,она скрывает его скулы, исчезая под тяжелым подбородком. Другая лента проходитнад бровями, висками, смыкаясь на затылке. В желтых глазах пылают красныезрачки. Его нижняя челюсть размеренно движется, словно он жует что-то, онкатится вперед, и зубы его – отточенные ножи. Голова чуть покачивается на шеедлиной в локоть взрослого мужчины. Плечи его, трех футов в ширину, придаютДарготу сходство с перевернутой пирамидой – бока его резко сужаются, чтобывстретиться с членистой механической ходовой частью, начинающейся там, гдекончается плоть. Его колеса медленно вращаются, левое заднее скрипит при каждомобороте. Мощные руки свисают так, что кончики пальцев задевают пол. Четырекоротких и острых металлических конечности подрагивают у его боков. Когда ондвижется, на спине поднимаются и опадают лезвия бритв. Восьми-футовый хвостхлыстом разматывается позади, когда он останавливается перед троном.
