— Мы терпеть ее не можем, я и Жура, — самым откровенным образом призналась Ии Надя, — и Констанцию Ивановну тоже. Нетти злая, a Констанция Ивановна ужасно вспыльчивая. Никогда не разберет, в чем дело, всегда вспылит и накричит… Мы с Журой дедушку любим и дядю Андрюшу тоже… Он добрый, хоть и слушает все, что тетя Нетти наговаривает на нас, a еще больше дяди любим нашу Дашу! Ах, Ия Аркадьевна, вы не знаете, какая она чудная, какие сказки умела рассказывать нам, — захлебываясь от восторга, вскричала Надя.
— Да, да, расчудесные сказки, страшные-престрашные! A тетя Нетти ее прогнала. A вы умеете рассказывать страшные сказки? — неожиданно обратился к Ии Жура.
— Нет, голубчик, страшных сказок я не знаю совсем, — просто отвечала Ия, — но зато я знаю то, что не менее сказок может заинтересовать вас обоих. Я стану рассказывать вам то, что бывало на самом деле, что случалось в прежние времена у нас на Руси и в чужих странах, и это, я думаю, понравится вам гораздо больше самых страшных небылиц.
— Ах, правда? Неужели? Тогда расскажите нам, расскажите все это сейчас, поскорее! — И дети запрыгали около Ии, хлопая в ладоши от радости.
— Нет, мои дорогие, теперь уже поздно и вам пора спать, — возразила Ия. — A завтра утром вы много интересного, чрезвычайно занятного для вас услышите от меня. Теперь же, если хотите сделать мне удовольствие, раздевайтесь скорее, мойтесь, причесывайтесь на ночь и молитесь Богу…
— Как? Мы должны причесываться на ночь и мыться? — раскрыл удивленные глаза Жура, — но Даша никогда не требовала от нас, чтобы мы умывались на ночь!
— Да неужели она заставляла вас ложиться вот с такими руками? — Тут Ия, притянув к себе мальчика, поймала его грязную, как у трубочиста, ручонку и поднесла ее к его собственным глазам.
Жура сконфузился.
— Хорошо, мы будем мыться, — сказал он просто.
В десять часов дети уже спали. Перед тем, как юркнуть в свою жесткую, далеко неизящного вида кровать, купленную, по-видимому, где-нибудь на толкучке, Надя долго крестила брата и целовала его.
— Это я за маму, — заметя удивленный взгляд Ии, устремленный на нее, поспешила она объяснить молодой девушке: — я старше Журы на один час и должна, как старшая, заботиться о нем.
— A я, её брат и мужчина, должен защищать ее, как слабую женщину, — самым серьезным образом заявил Жура.
Наконец, и «слабая женщина» и «маленький мужчина» улеглись по своим постелям.
Очень скоро ровное дыхание детей оповестило Ию, что они спали крепким сном безмятежного детства. Заслоняя рукой свечу, она приблизилась к кроваткам близнецов. Оба ребенка сейчас похожи на двух маленьких ангелов, с их рассыпавшимися по подушкам мягкими локонами и спокойными, серьезными личиками.
Теперь Ия невольно задала себе вопрос: чем могли не угодить Нетти эти, насколько она успела узнать их, очаровательные ребятки, за что она так аттестовала их?..
С детей её мысли перешли на саму молоденькую хозяйку дома. Время и положение замужней женщины, казалось, совсем не изменили Нетти. Это была та же пустенькая, легкомысленная и не в меру себялюбивая девочка, какой впервые встретила ее Ия восемь лет тому назад на веранде помещичьего дома в «Лесном».
От Нетти думы Ии пошли дальше. Предстоявшая ей жизнь в доме брата с первого же вечера, проведенного ею здесь, не улыбалась ей. И сам дом этот был какой-то странный, насколько успела заметить Ия. Полный хаос царствовал здесь. Не говоря уже о вещах, обстановке комнат, приобретенной, очевидно, в разное время на рынке, частью поломанных, частью запачканных, Ия успела разглядеть сегодня и грязные не подметенные полы и нечистые стекла на окнах и запачканную скатерть. Разрозненный сборный сервиз, отбитые ручки на мисках и соусниках, треснувшие и вдобавок плохо вымытые тарелки, и самый обед с жидким супом, похожим на какую-то бурду, с перегоревшими котлетами, все это говорило за то, что хозяйка в этом доме мало заботилась об удобствах живущих в нем других членов семьи.
По-видимому, ни Констанция Ивановна, ни Нетти понятия не имели о том, как вести хозяйство. A между тем Андрею Аркадьевичу, как главному работнику семьи, был нужнее, чем кому-либо другому в доме, своевременно поданный здоровый и вкусный обед.
С мысли о брате Ия перешла на себя.
Вот перед ней та комната, где она должна отныне проводить с детьми большую часть своего времени. У неё нет здесь своего уголка. В пансионе госпожи Кубанской в этом отношении ей было много лучше и спокойнее. Молодая девушка могла во всякое время уйти к себе за ширмы, спрятаться от людей в ту минуту жизни, когда взрослому человеку так ценно бывает одиночество. A здесь не было даже и такого удобства. Правда, эти милые близнецы, Надя и Жура, сразу понравились ей, но и даже самые симпатичные люди в мире, случается, могут помешать своим присутствием. A между тем она должна была даже спать в одной комнате с ними. Но делать было нечего. Приходилось мириться и с этим неудобством, тем более, что гораздо более тяжелое обстоятельство волновало Ию: мысль о взбалмошном характере Нетти не давала ей покоя. Как то уживется она, Ия, с молоденькой хозяйкой дома, и какие неприятные минуты могут еще ожидать ее здесь впереди, раз в первый же вечер её приезда сюда могла разыграться такая нелепая, такая бурная сцена!
Ия так глубоко задумалась над предстоявшим ей житьем-бытьем под кровлей брата, что не слышала приблизившихся к двери шагов, не видела появившейся на пороге фигуры и очнулась только тогда, когда незнакомый голос произнес подле неё:
— Здравствуйте, барышня. Простите за беспокойство. Хотела в последний раз ангелков моих, Наденьку с Журочкой повидать.
И молодая девушка с бойким лицом и живыми, веселыми, добрыми глазами предстала перед Ией.
— Вы должно быть Даша? — догадалась Ия.
— Так точно, Даша. Навестить, повидать моих любимчиков забежала. На кухне у Марии спрятамши была, пока господа не уехали. A потом, думаю, дай зайду… Марья и то говорит: барышня, гувернантка новая — добрая, знать, что за барчат заступилась перед барыней намедни, так иди без сумлений в детскую, Даша, не прогонит небось. Барчат своих погляди. Вот и пришла, не обессудьте, барышня…
И она низко, по-крестьянски, в пояс поклонилась Ии. Потом на цыпочках подошла к детским кроваткам и долго любовалась сонными детьми.
— Наденька — ангелочек Божий… Журочка, ненаглядный соколик мой; — зашептала она быстрой скороговоркой, наклоняясь над спящими, — кто вас, сироток болезных, пригреет, приласкает без Даши-то! Кто заступится за вас!
— Барышня! Миленькая! — вдруг неожиданно обратилась она к Ии, — не давайте их, барышня, «нашей-то» в обиду. Ведь, не приведи Господь, как в загранице-то она, да и здесь с ними последнее время обращалась. A мне каково-то на это было глядеть!.. Ведь я, почитай, больше трех лет при них состояла. От маменьки ихней, от Зинаиды Юрьевны шесть месяцев тому назад к князю в чужую землю, в Венецию, сама же отвозила с барыней, матерью ихней… Барыня-то уехала моя, a я при них и осталась. Чего не навидалась только, ох, Господи! Сколько обид из-за ангелочков моих перенесла. Княгиня Констанция-то Ивановна еще туда сюда, горяча да отходчива, a Анастасия Юрьевна — что твой зверь-аспид, так и налетает на ребят, так и норовит обидеть их. Верите ли, мочи моей больше не стало видеть все это, согрубила ей нынче, всю правду матку как есть отрезала, да и ушла.
