Ее собеседник ослепительно улыбнулся.
– О, мадемуазель, вы и в самом деле поговорите. Только не со мной.
С этими словами он сделал еле заметный жест рукой – и Дженет внезапно уловила сбоку и сзади какое-то торопливое движение. Словно из ниоткуда кругом возникло множество людей в форме. В полицейской форме и с пистолетами, которые они – Боже праведный! – наставляли прямо на нее.
Ничего не понимая, бедняжка ощутила, как ее грубо хватают и заламывают руки за спину. Ощутила, бессильно отбиваясь, как на запястьях защелкиваются стальные тиски наручников. Ей хотелось кричать, но из болезненно сжавшегося горла не вылетало ни единого звука. Она только и могла, что с ужасом взирать на своего врага.
Наконец дар речи вернулся к ней.
– Кто вы? – хрипло спросила она.
– Леон де Астен, мадемуазель. А вы – одна из тех, кто похитил мою подопечную. – Голос его хлестал несчастную, точно удары бича. – А теперь немедленно признавайтесь, что вы с ней сделали.
– Похитил? – Дженет сорвалась на крик. – Вы что, с ума сошли?
Внезапная изумленная тишина и выражение лица Леона де Астена заставили ее осознать, что от потрясения она заговорила по-английски.
– Нет, это вы сошли с ума, – ответил он ей на том же языке, – если решили, что вам и вашему сообщнику удастся выйти сухими из воды.
– У меня нет никакого сообщника. – Первый порыв возмущения бессильно угас, Дженет начала бить дрожь. Она умоляюще глядела на мрачное, недоверчивое лицо своего мучителя. – Я встретила Флору на шоссе и подвезла ее – только и всего.
– Маркиз! – К ним торопливо подошел какой-то полицейский. – Мы нашли малышку. Она на площади, в машине. Без сознания – похоже, ей дали снотворного или опоили наркотиками, но она жива.
– Да она просто спит, ничем ее не опаивали, – отчаянно запротестовала Дженет. В ушах у нее все звенело слово «маркиз». Флора не удосужилась упомянуть, что ее нежеланный жених был титулованной особой.
– Немедленно отправьте ее в больницу, – отрывисто распорядился тот, испепеляя Дженет взглядом. – Что же до этой – уберите ее с глаз моих, и поживее.
Пленницу тотчас же бесцеремонно поволокли к выходу.
– Прошу вас, – последний раз попыталась она воззвать через плечо. – Вы совершаете чудовищную ошибку.
– Это вы ошиблись, мадемуазель, – резко ответил Леон де Астен. – Но вы дорого заплатите за свою ошибку. Это я вам обещаю. – И с ледяным презрением отвернулся.
2
Комнатка, куда отвели Дженет, была совсем крохотной и скудно обставленной. Одно-единственное высокое зарешеченное окошко, стол и пара-другая стульев. На столе стояли пластиковая бутылка минеральной воды и бумажный стаканчик.
Это чтобы я не попыталась перерезать себе вены осколками, подумала Дженет, кусая губы. По крайней мере, ее хотя бы не посадили в камеру – во всяком случае, пока. И, слава Богу, сняли наручники.
Полуденная жара превратила комнату в раскаленную печь, но молодую женщину бил озноб.
Двое хмурых полицейских начали задавать ей всякие предварительные вопросы. Дженет покорно назвала им свою фамилию, возраст, род занятий и причину пребывания во Франции. Они спросили, где она остановилась, и Дженет ответила, что в Париже.
А вот следующий вопрос заставил ее замяться – от нее потребовали имя и адрес хозяев, у которых она жила. Вряд ли чета Флоримонов имеет основания хорошо относиться к ней. Она прекрасно представляла сальную ухмылку, что расползется по физиономии месье при вести, что строптивая англичанка угодила за решетку. Но отказ отвечать был бы истолкован ей во вред. Пришлось говорить. Покончив с вопросами, полицейские ушли, оставив ее одну.
О Жюле никто не упоминал, хотя Дженет не сомневалась: говоря о сообщнике, маркиз имел в виду именно его. Что же такого натворил этот Жюль? В конце-то концов, подготовку к тайному браку едва ли можно считать уголовно наказуемым деянием.
Хотя, скривив губы, иронично подумала она, кто знает – возможно, побег с будущей супругой маркиза де Астена приравнивается к государственной измене. Вспомнить только, как все перед ним лебезили.
Леон де Астен. Почему-то эта фамилия казалась ей смутно знакомой, но молодая женщина даже ради спасения собственной жизни не могла бы припомнить, чем именно. Усталый, опустошенный мозг наотрез отказывался хоть что-то соображать.
Единственное, в чем бедняжка была твердо уверена: она никогда в жизни, ни в самых безумных мечтах, ни в самых жутких ночных кошмарах, не видела прежде Леона де Астена во плоти.
Уж этого бы я ни за что не забыла, угрюмо сказала она себе. Это ястребиное, презрительное лицо с горящими глазами навечно отпечаталось в ее памяти. Флора утверждала, будто Леон всегда холоден. Но он оказался еще хуже – он был воплощением самого льда. Гранита. Тьмы.
Однако что толку сидеть тут и бессильно ненавидеть его? Мне надо все хорошенько обдумать, сказала себе пленница, пытаясь распрямить плечи и борясь с желанием опустить голову на руки и залиться слезами растерянности и испуга. До сих пор я все пускала на самотек. Мне необходимо связаться с британским посольством и с Жаклин. А вот отца тревожить не стоит без самой уж крайней необходимости.
Но до самой крайности не дойдет, обнадежила она сама себя. Наверняка Флора уже проснулась и объяснила им, что я ни в чем не виновата. Если, конечно, не побоялась рассказать всю правду, сумрачно поправила себя Дженет. От этой мысли внутри у нее все перевернулось. А вдруг юная сумасбродка решит соврать, будто ее и в самом деле похитили? О Боже, с нее станется!
И почему только, горько спросила себя Дженет, мне никогда не приходило в голову получше узнать про французские судебные порядки? Впрочем, раньше оно было вроде и ни к чему. Можно ли сразу потребовать себе адвоката? Наверняка Жаклин знает хороших юристов.
Сколько же сейчас времени? Увы, часы забрали у нее при аресте вместе с сумочкой. Дженет казалось – прошла уже целая вечность. Плечи сводило от напряжения, одежда противно липла к потному телу. Ну как тут возьмешь себя в руки и начнешь думать логически, если ты и физически и морально в полнейшем упадке?
Заслышав, как в замке поворачивается ключ, бедняжка так и застыла, впившись взглядом в дверь. Что теперь? К ее изумлению, на пороге показался не кто иной, как маркиз де Астен собственной персоной. Он остановился, глядя на нее в упор. Темные глаза были сощурены, рот угрюмо сжат.
В удушливую, затхлую атмосферу комнаты тотчас же ворвался запах дорогого одеколона, чистой мужской кожи и свежего белья – умопомрачительная смесь. Поймав себя на том, что вся трепещет, Дженет разозлилась и преисполнилась решимости выказать хотя бы видимость сопротивления. Она медленно поднялась и отодвинула стул, заставляя себя не опускать глаза.
В следующую секунду она заметила, что он принес ее сумочку и небрежно поставил на стол между ними. Часть содержимого – паспорт, ключи от машины и бумажник – вывалилась на полированную поверхность. Этого пустяка хватило, чтобы в груди Дженет разгорелась искорка гнева. С какой стати он трогает ее вещи? Он ведь не полицейский. Впрочем, сама себя распаляя, думала молодая женщина, у такой богатой и знатной особы наверняка вся местная полиция в кармане.
