Глава III
Клэр Лессинг и Ронни Киллало вышли из ресторана на Шарлот-стрит и в теплых сентябрьских сумерках побрели в западном направлении. К ее удивлению, он сам заплатил за обед, заплатил без всяких комментариев, без кривляний и усмешек, нередко означавших, что ей следует достать свой собственный кошелек. И теперь, когда она прошла рядом с ним с полмили, опираясь на его руку и слегка прижимаясь к нему плечом, он удивил ее еще раз, остановив проезжавшее мимо такси и дав водителю адрес своей квартиры в мансарде на Батавия-стрит, неподалеку от Ворвик-авеню.
— В последние годы ты не располагал такими средствами, — сказала она. — Едва ли у тебя могла появиться достойная работа.
— У меня нет работы, — ответил он, — но порой появляются неплохие идеи. Иногда мои собственные, иногда чужие. Эту мне подкинула одна из воскресных газет.
— Что за идея?
— Написать биографию Фанни Брюс, две тысячи слов.
— И ты написал?
— Конечно. Они предложили мне пятьдесят гиней. Возможно, это не так много, но все-таки больше, чем ничего.
— А тебе не приходило в голову, что писать подобные вещи бестактно?
— Но бедняжка мертва. Ей теперь уже все равно.
— И тебе это, видимо, тоже… Ведь ты не слишком скорбишь?
— Я не могу себе этого позволить.
— Есть люди, которые…
— Умолкни. Я не терплю критики в свой адрес.
— И ты это подпишешь? Своим именем?
— «Ронни Киллало. Лучший друг покойной».
— Боже мой, Ронни! Что скажет твой отец?!
— Он этого не увидит. В его клубе не читают подобных газет.
— Но если бы он…
— Ну и что? Его теперь ничто не трогает, в этом нет моей вины.
— Раньше тебе были свойственны человеческие чувства, Ронни…
— Только не к нему. Он дьявольски гордился двумя моими братьями, пока их не убили, а ко мне он всегда относился как к собаке, подобранной на улице. За что и был наказан. Теперь у него остался только я. Я и эта горластая интеллектуалка, на которой женился Эдуард, но ее он тоже терпеть не может. Она будет воспитывать его внуков без всякого уважения к прошлому, без благоговения перед старыми добрыми временами, когда он был счастлив. Отец не сможет ей этого простить, потому что не в силах смириться с тем, что его пора давно прошла. Ему шестьдесят три, но выглядит он на все семьдесят пять, — и все из-за своей гордыни и нежелания взглянуть правде в глаза. Впрочем, и мы сами моложе не становимся. Я уверен, что наши маленькие хитрости когда-нибудь выплывут наружу. Как у вас с Джорджем?
— По крайней мере, он мне верит, — нашлась она.
— Он из тех психоаналитиков, к которым я обратился бы, если бы мне понадобилась такого рода помощь. Я приветствую тех, кто верит в других… Здесь сверните налево и остановите у того светофора.
Когда она поднималась за ним по длинной неудобной лестнице, одна из ступенек последнего пролета скрипнула. Клэр зашла в ванную и подправила макияж. Из туалета донесся звук сливаемой воды, и минуту-другую она ждала в маленькой пыльной гостиной под покатым потолком, тихо возмущаясь беспорядком и грязью. Вскоре появился Ронни с бутылкой бренди в одной руке, двумя бутылками имбирного эля в другой и бокалами в карманах пальто.
— Как бы это ни называлось, — сказал он, — «Хеннесси», «Корвуазье», «Бисквит», «Дюбоше» или просто бурда, мне все равно нравится. Поздно вечером или завтра в десять утра этот напиток поможет мне достойно встретить удары судьбы, будь она трижды проклята! Похоже, ты не в духе, но это исправимо. Пей, Клэр, только не дегустируй, а пей как лошадь.
— Я не хочу, — сказала она.
— Вот так незадача. Почему же?
— Мне не нравится, что ты зарабатываешь статьями об этой девушке.
— Я написал только одну статью.
— Ты написал правду?
— До некоторой степени.
— А ты кому-нибудь рассказывал всю правду?
— Безусловно.
— И я хочу знать.
— Ты разве не читаешь газет?
— Читаю. Я читаю их уже много лет. И именно поэтому я прошу тебя рассказать мне все, как было.
— Я ее не убивал, если ты это имеешь в виду.
— Ну, хорошо. Скажи мне тогда, кто это сделал.
— Я и сам хотел бы знать. Я был почти влюблен в нее.
— В самом деле?
— Да.
— Какая она была?
— Всегда разная, — сказал он, и Клэр усмехнулась. — Да, я понимаю, — воскликнул он, — звучит странно, не так ли? Но это правда.
Ронни расположился в зеленом засаленном вельветовом кресле, которое под ним жалобно застонало. Он был привлекательным молодым человеком и стал бы еще привлекательнее, если бы следил за собой и вел более здоровый образ жизни. У него были правильные черты лица, в меру широкие плечи, длинные ноги, но при том давно не стриженные густые черные волосы. Складки у носа выглядели глубокими морщинами, а белые квадратные зубы чередовались с гнилыми и явно нуждались в лечении. Светло-карие зрачки поблескивали под отекшими веками, а пальцы были в табачных пятнах. Его костюм — двубортный пиджак и неглаженые брюки в узкую темно-синюю полоску — ничем не отличался от сотен других таких же лондонских костюмов, а ботинки давно уже требовали смены подметок.
— Я не хочу с тобой ссориться, — грустно сказала Клэр. — Ты знаешь, как я к тебе отношусь. Но ты должен рассказать мне о ней. И еще…
— Что?
— Не хочу возвращаться к прошлому, но мне не известно, как долго вы были знакомы и где ты с ней познакомился.
— Ты выпьешь?
— Пожалуй.
— Это случилось в феврале, — начал Ронни. — Какое-то время стояла хорошая погода, будто весна наступила раньше срока, ты помнишь. Она была в серой фланелевой юбке и белой вязаной кофте. Шапки на ней не было, и выглядела она лет на семнадцать. С ней была собака — эрдельтерьер, кажется. Она свернула к Берлингтон-гарденс со стороны Корн-стрит и сказала: «Не хотите ли вы подружиться со мной и моей собакой?» Конечно, это была только видимость, но она выглядела чертовски юной. Она действительно была молода! Ее приспособили к делу не более двух-трех месяцев назад.
— А потом?
— Я пошел с ней, и через несколько дней мы снова встретились. Это была моя ошибка. Встречи вошли в привычку, и она в меня влюбилась. Как я сказал, она была молода.
— Ты ее везде водил, а я тем временем платила за тебя!
— Ну, ты знаешь, как это бывает, черт побери!
— Да уж… черт побери. Что же случилось дальше?
— У нее возникли неприятности с теми, кому она подчинялась. Ведь они не свободны, эти девушки. Им приобретают приличные квартиры и модную одежду, а весь свой заработок они сдают и получают определенный процент, весьма небольшой. Она стала вздорить с клиентами и заявила, что не может больше так работать.
