Мэтти повернулась лицом к главному редактору и с вызовом засунула руки в карманы модных мешковатых брюк, несмотря на свободный покрой, подчеркивавших ее изысканно изящное тело. Она очень хотела добиться успеха на журналистском поприще и развить способности, которые – в этом молодая сотрудница не сомневалась – у нее имелись.
Но еще она была женщиной, причем весьма привлекательной, и не собиралась жертвовать своей личностью и прибегать к методам, которых все привыкли ждать от молодых женщин, пробивающих себе дорогу в журналистике. Она не видела причин отращивать бороду, чтобы ее талант признали, или превращаться в лепечущую симпатичную девицу, готовую удовлетворять шовинистические наклонности своих коллег-мужчин, в особенности таких как Престон.
Сторин заговорила медленно, надеясь, что до начальника дойдут доводы ее логики:
– Грев, все члены парламента, с которыми мне удалось переговорить за прошедшие два часа, изменили свои предсказания в сторону понижения, а представители оппозиции только улыбаются в ответ на мои вопросы. Я позвонила председателю избирательной комиссии в округе премьер-министра, и он сказал, что, судя по всему, число проголосовавших за нашего кандидата упало на пять процентов. Так что происходящее нельзя назвать уверенным движением к победе, и ты поторопился со своей статьей.
– Чушь, – заявил редактор. – Все предварительные подсчеты во время избирательной кампании указывают на то, что правительство одержит уверенную победу, однако ты хочешь, чтобы я изменил первую полосу на основании… чего? Женской интуиции?
Мэтти чувствовала, что Престон сильно нервничает. Все редакторы ходят по краю пропасти, и главная их задача – не показывать этого. Гревилл же показывал.
– Ладно, во время последних выборов они получили большинство более чем на сто голосов, – сердито заявил он. – Скажи-ка мне, что тебе подсказывает твоя женская интуиция насчет завтрашнего дня? Что будет? Опрос общественного мнения говорит, что они могут рассчитывать примерно на семьдесят мест.
– Если тебе так хочется, можешь верить опросам, Грев, – предупредила его девушка, – но я склонна доверять тому, что происходит на улицах. Энтузиазм тех, кто поддерживает правительство, сильно поутих. Люди не пойдут голосовать, и результаты поползут вниз.
– Да перестань! – рявкнул мужчина. – На сколько?
Мэтти медленно покачала головой, чтобы подчеркнуть свое предупреждение, и ее светлые волосы рассыпались по плечам.
– Неделю назад я бы сказала, около пятидесяти, сейчас, думаю… будет меньше, – ответила она.
– Господи, этого не может быть! Мы с самого начала поддерживали ублюдков. Они просто обязаны победить.
«И ты тоже», – подумала журналистка. Она знала, что единственным, во что Престон твердо верил, если речь шла о политике, было то, что его газета не может позволить себе потерпеть поражение. Причем данное мнение было навязано ему новым владельцем газеты, кокни по имени Бенджамин Лэндлесс, а редакторам не пристало возражать Лэндлессу. Новоиспеченный газетный магнат постоянно напоминал своим сотрудникам, которые и без того чувствовали неуверенность в завтрашнем дне, что благодаря политике правительства, выступающего за конкуренцию, гораздо проще купить десять новых редакторов, чем одну газету, и «поэтому мы не станем раздражать правительство и поддерживать другую сторону».
Лэндлесс сдержал свое слово, обеспечив лагерь правительства своей растущей армией газет, и взамен ему требовалось только одно: чтобы правительство выдало на выборах правильный результат. Разумеется, это было не слишком разумно, но Бенджамин никогда не придерживался мнения, что с помощью разумного поведения можно добиться оптимальных результатов от людей, которые на него работали. Во время ланча несколько недель назад хозяин газеты объяснил Престону, что подобный результат будет фатальным.
Мэтти предприняла новую попытку. Она уселась на угол огромного редакторского стола, на котором царил невероятный, даже избыточный порядок, и снова пошла в наступление, надеясь, что шеф для разнообразия сосредоточится на ее доводах и перестанет пялиться на ее ноги.
– Послушай, Грев, давай на время забудем про голоса и вернемся в прошлое. Когда Маргарет Тэтчер наконец решила уйти в отставку, все пришли к мудрому выводу, что пора сменить стиль управления страной. Требовалось что-то новое, не такое резкое и властное. Всех тошнило от суда Божьего и того, что ими командовала проклятая баба.
«И ты лучше остальных должен это понимать», – подумала она про себя и продолжила:
– Поэтому они продемонстрировали мудрость и выбрали Коллинриджа, причем исключительно по той причине, что он великолепно выглядел на экранах телевизоров, вел себя вежливо с пожилыми дамами и был сговорчивым. – Сторин презрительно пожала плечами. – Но правительство потеряло остроту восприятия. В стране установилась политика манной каши, размазанной по скатерти; в них не осталось ни энтузиазма, ни жизни. Коллинридж организовал свою избирательную кампанию, как какой-нибудь тухлый учитель воскресной школы. Еще неделя робких речей – и, думаю, его собственная жена проголосовала бы за его противников. Все, что угодно, только не он.
В десятый раз за этот вечер Мэтти подумала, что ее начальник, наверное, пользуется лаком для волос, чтобы его прическа сохраняла безупречный вид. А еще она подозревала, что в ящике его стола лежат лак и щетка для волос. И что он выщипывает брови.
– Ладно, давай отбросим аналитические измышления и мистику, – пошел Гревилл в наступление, – и обратим внимание на жесткие цифры. Каким будет большинство? Они смогут вернуться или нет?
– Только безумец скажет, что нет, – ответила журналистка.
– Вот, а у меня нет ни малейшего желания выступать в роли безумца, Мэтти. Мне подойдет любое большинство. Проклятье, в данных обстоятельствах это будет огромным достижением! Историческим. Четыре чистых победы, ничего подобного прежде не было. Так что мы не станем менять первую полосу.
Престон положил конец разговору, налив себе в качестве утешения бокал шампанского, однако избавиться от Сторин было не так просто. Ее дед был современным викингом и в первые штормовые месяцы 1941 года переплыл Северное море на протекающей рыбачьей лодке, чтобы, сбежав из оккупированной немцами Норвегии, вступить в Королевские ВВС. Мэтти унаследовала от него не только ярко выраженную скандинавскую внешность, но еще и силу духа и независимость, необходимые, чтобы выжить в мире политики и журналистики, где всем заправляли мужчины. Старый редактор «Йоркшир пост», давший девушке первую настоящую работу, постоянно повторял, что она должна сражаться за свою территорию. «Какая мне от тебя польза, девочка, если все закончится тем, что я буду писать за тебя? Ты должна стать охотницей, а не обычным бездарным писакой, каких тысячи». Эти принципы не всегда нравились ее новым начальникам – но какого черта!
– Просто задумайся на мгновение о том, чего мы можем ожидать от еще четырех лет, во время которых Коллинридж будет у власти! – выпалила Мэтти. – Пожалуй, он слишком хороший человек, чтобы быть премьер-министром. Его публичный манифест прозвучал так невесомо, что его унесло ветром в первую неделю предвыборной кампании. Он не предложил ничего нового. Единственный план, которого он собирается придерживаться, – это скрестить пальцы и надеяться, что ни русские, ни тред-юнионы не будут выступать слишком шумно. Ты считаешь, что нашей стране нужно именно такое правительство?
