— Я нашла тебе мужа, и мужа прекрасного. И не спорь! Ты останешься здесь, а тебе, Нелли, надобно собираться. Нынче же отправишься в монастырь.
— Но я не хочу! Я не поеду! — вскричала Нелли.
— Вздор, — оборвала ее Сусанна.
И тут… Какой стыд, какой позор! В единый миг ее скрутили по рукам и ногам и вынесли в карету, закрывши ей рот, чтобы не смогла она даже кричать… В ту же ночь привезли ее в монастырь, и там настоятельница, не внемля ни единому ее слову — верно, подкупленная, — заперла ее в келье. Дюжие сестры держали ее под руки и волокли по каменному коридору, не обращая никакого внимания на протесты девушки.
За ночь Нелли чего только не передумала. Она колотила в дверь, пока на нее не прикрикнули, пригрозив отправить в подвальную темницу; после сих слов девушка заплакала, но слезы тоже вскоре иссякли. Под утро она, обессилевшая, лежала на узком и жестком ложе, в какой-то страшной полудреме.
«Жизнь окончена, — вертелось в голове. — Все… Как-то там Алена?..»
Выхода никакого не было. Нелли замерла. В голове у нее вдруг явилось воспоминание трехлетней давности, давно уже стершееся в памяти. Тогда, единственный раз в ее жизни, батюшка перед самой своей свадьбой с Сусанной, поехал в столицу за подарками для невесты. И взял с собой обеих девочек-дочерей. Нелли долго после того не могла забыть ни прекрасного и величественного града Петрова, ни его домов и улиц, ни модных лавок, которые они почти все посетили, ни столичных гостиных, в которых довелось ей побывать…
Тогда Алексей Алексеевич в Петербурге останавливался у родной сестрицы своей, с коей не виделся с тех самых пор, как та вышла замуж и уехала из родной стороны. После двадцатилетней разлуки встреча их прошла достаточно прохладно, ибо какие чувства брат и сестра могут питать друг к другу, не видавшись столько времени и даже не имея никаких друг о друге известий? Но вот обе племянницы чрезвычайно понравились Софье Алексеевне, имевшей только лишь сыновей. Она с удовольствием представляла их своим знакомым, среди которых были богатые и аристократические персоны, а также возила Нелли и Алену по модным лавкам.
Ах, что то было за время! Новая мода охватила столицу. Обе девицы тут же увидали, сколь далеко отстали они в нарядах. А что за чудные названия? Что за милые безделушки? Батюшка, проникшись общим девичьим настроением, накупил обеим подарков без счету. Но однажды случилось еще кое-что, о чем Нелли и словом не обмолвилась никому, но что долгие месяцы было приятнейшим ее воспоминанием.
Тетушка решила отправиться к обедне, взяв с собой племянниц. Алена пошла с превеликим удовольствием, Нелли, всегда с прохладцей относившаяся к обрядам, пошла с неохотой, желая лишь доставить удовольствие доброй тетушке. Алена и Софья Алексеевна прилежно молились, Нелли же глазела по сторонам.
Вокруг было тесно и душно от множества дам и господ, присутствовавших на обедне. Нелли увлеклась разглядыванием публики, благочинно склоненной перед пастырским словом. Пудреные волосы, укрытые где газовой косынкой, где изящнейшей шляпкой, прелестные юные личики и красивые лица зрелых дам привлекли все Неллино внимание. Она тут же вообразила себя саму в таком же прелестном облике и подумала, что не пройдет и двух годов, как она станет невестой и будет столь же прекрасна, сколь прекрасны эти милые девицы.
Как приятна была сия фантазия! И тут взгляд Нелли упал на молодого офицера, с усмешкой на нее смотревшего. О нет, то была вовсе не противная и злая усмешка, а, скорее, добрая улыбка человека, понявшего все ее мысли. Но Нелли оттого не сделалось менее конфузно. Она покраснела и опустила голову. Девушке будто слышалось, как смеется сей зоркий наблюдатель. И это было тем более обидно, что молодой офицер оказался весьма хорош собой и по всему его виду сразу делалось понятно, что он человек светский.
Минут десять Нелли крепилась, стараясь не смотреть в его сторону, но как же ей хотелось удостовериться, что он более на нее не смотрит! Наконец, она не выдержала и украдкой взглянула в сторону офицера. Тот, разумеется, перехватил ее взгляд и слегка поклонился в ответ, сделав серьезное лицо. Но глаза его при том были веселы. Нелли вспыхнула вновь, но теперь уже от иного чувства. Нет, он вовсе не смеялся над ней, она поняла это. Он оказал ей некое внимание, сути которого она тогда почти не поняла, но все же сие было приятно.
Юная Нелли вовсе не сознавала в те года, как была уже хороша собой. Ведь она была уж невеста, семнадцать годов — возраст вовсе не малый! Но в душе она оставалась совсем ребенком, а посему являла собой прелюбопытнейшее для постороннего глаза зрелище, сама того не сознавая. Как интересно было читать ее наивное любопытство, так ясно выраженное на ее лице. И как понятны были ее мысли, кои считала она потаенными. Сколь много уже угадывалось в ней и в ее будущем.
Молодой офицер искренне отдал дань ее красоте и юности. Нелли это поняла, когда при выходе из церкви увидала его на улице. Он стоял в плаще, держа треуголку в руке, внимательно разглядывая выходящих, будто кого-то ища, и Нелли никак не могла принять сие на свой счет. Но когда его взгляд нашел ее, лицо его вновь озарилось обаятельной полуулыбкой, которую, к счастью, не заметили ни Алена, ни тетушка, и он, понимая, что меж ними должна оставаться тайна, не поклонился ей, но она как-то поняла, что все его внимание предназначено только ей одной.
Он бы, верно, провожал ее еще долго, не отрывая взгляда от изящной фигурки, но в тот миг его окликнули.
— Филипп! Филипп Илларионыч! — услышала Нелли.
«Вот дивное имя!» — решила она тогда.
Молодой же офицер надел треуголку и обернулся на голос, звавший его. Тут же и тетушка, подхватив Нелли под руку, увлекла ее к экипажу. Еще долго девушка припоминала случившееся и чувствовала себя почти влюбленной, но более ей никогда не пришлось увидеть сего молодого офицера, а вскоре они покинули Петербург и отправились в имение, а там началась совершенно новая жизнь, вовсе чуждая романтических увлечений.
По прошествии времени все почти стерлось из памяти Нелли, но теперь, странным образом, в этом полузабытьи, в монастыре так ясно явилось в памяти! Нелли едва не застонала, так горестно было сознавать, что счастье, которое возможно было бы для нее, как и для любой другой девушки, безвозвратно потеряно. Все безнадежно! Никогда не видать ей восхищенных взглядов, на нее устремленных, не быть влюбленной, не увлекать собой молодых юношей…
Нелли очнулась. Заблаговестили к заутрене. Наваждение пропало, воспоминание исчезло, как не бывало…
— Не хочу я замуж, я в монастырь хочу… — просила Алена, стоя на коленях перед мачехой. — Отправьте меня к сестрице…
— Нет, — усмехнувшись, в который раз, отвечала ей Сусанна. — Вот еще! Я знаю, что для тебя лучше, дитя… — лицемерно произнесла она.
Сусанне будто доставляло наслаждение видеть страдания своих падчериц. С каким удовольствием вчера она увидела, как извивавшуюся Нелли вынесли из дому и увезли в монастырь! Теперь Алена… То, что ей так не хочется замуж, чем не повод насильно отвести ее под венец? Что она может понимать в восемнадцать лет о замужестве? Но даже если она не создана для замужества, что ей, Сусанне, за печаль?
