– Бабушка, почему дедушка живет не с нами? Неужели только из-за пьянства? Мне кажется, живи мы все вместе, он бросил бы пить.
Во взгляде бабушки мелькнула жалость.
– Нет, дело не в том, что он пьет, – произнесла она. Помолчала и добавила: – Есть другая причина, поважнее.
– Он проигрывает деньги в карты, да?
– Беда не только в этом, – проронила бабушка, всем своим видом показывая, что не желает обсуждать эту тему.
Но я не унималась:
– Тогда в чем дело, бабушка? Что такого ужасного дедушка натворил?
Лицо ее стало непроницаемым, но скоро смягчилось.
– Это касается только нас двоих, – изрекла она. – Тебе знать ни к чему. К тому же ты еще слишком мала, чтобы во всем разобраться. Дедушке нельзя жить с нами… Живи он здесь, все было бы иначе.
С этими словами она повернулась и ушла, оставив меня озадаченной и разочарованной, как всегда.
Бабушка Кэтрин обладала мудростью и силой, в этом я не сомневалась. Почему же она не сделает так, чтобы семья наша вновь соединилась? Почему не может простить дедушку Джека? И разве не в ее власти изменить собственного мужа, сделать его таким, чтобы он смог жить с нами? Почему у нас все не так, как у людей?
Дедушка Джек мог говорить все, что угодно, мог клятвенно заверять, будто вполне доволен своей участью. Но я знала: на болоте ему одиноко и тоскливо. Гости редко забредали в его хижину, стоявшую на столбах-подпорках в шесть футов высотой. Освещали хижину бутановые фонари, пить дедушке приходилось дождевую воду, которую он собирал в бочку. Печку он топил пла́вником и прочим хламом. По вечерам дед сидел на галерее и наигрывал на аккордеоне печальные мелодии, то и дело прикладываясь к бутылке с дешевым забористым виски.
Он был несчастен, да и бабушка Кэтрин тоже. Она изгоняла злых духов, проникших в дома других людей, но против духа, устроившегося в ее собственном доме, была бессильна. В точности по поговорке «сапожник без сапог». Почему ей, помогавшей всем вокруг, не удается помочь самой себе? Об этом я не раз с горечью размышляла.
Неужели на подобную участь обречены все целители? Неужели это цена, которую они платят за свое могущество и тайные знания?
А что, если мне предстоит столь же печальная судьба и я тоже буду помогать другим, а себе помочь не смогу?
Наша бухта являлась особым миром, полным загадок. Каждый раз, отправляясь на болота, я встречала какую-нибудь диковину. Делала новое открытие. Но тайны и загадки, таившиеся в людских сердцах, по-прежнему оставались для меня непостижимыми.
В тот вечер, когда мы возвращались от Родригесов, бабушка сказала:
– Кто-то сидит на галерее. Наверняка это мальчишка Тейтов, – добавила она с явным неодобрением.
Подойдя к дому, мы действительно увидели Пола Тейта: он сидел на ступеньках, играя на губной гармонике. Мопед его стоял у ближайшего дерева. Едва увидев нас, он бросил свою гармонику и вскочил.
Семнадцатилетней Пол был сыном Октавиуса Тейта, местного богача. Тейты владели консервным заводом, жили в огромном доме, имели шикарные автомобили и яхту. Помимо Пола, в семье было две дочери – Джин, ходившая со мной в один класс, и Тоби, на два года моложе. Мы с Полом были знакомы всю жизнь, но лишь недавно полюбили проводить время вместе. Я знала, что его родителям наша дружба не по душе. Между дедушкой Джеком и отцом Пола не раз выходили стычки, так что последний имел основания недолюбливать членов семейства Лэндри.
– Руби, как жизнь? – спросил Пол, сбегая вниз. – Где это вы пропадали так поздно?
На нем была голубая спортивная рубашка, брюки цвета хаки и высокие шнурованные ботинки. Он показался мне более рослым и широкоплечим, чем обычно.
– Мы с бабушкой ходили к Родригесам. Миссис Родригес родила мертвого ребенка.
– Ужас, – вздохнул Пол.
Из всех знакомых мальчишек Пол был самым искренним, застенчивым, и в то же время самым взрослым. И уж конечно, самым красивым. Глаза у не го были поразительного небесно-голубого цвета. Людей с таким цветом волос, как у него, каджуны называют помесью блондина и брюнета; иными словами, он был шатен.
– Добрый вечер, миссис Лэндри, – приветствовал Пол бабушку Кэтрин.
Она бросила на него весьма подозрительный взгляд. С тех пор как Пол впервые проводил меня домой из школы, бабушка всегда поглядывала на него именно так. Чем чаще он бывал у нас, тем откровеннее становилось ее недоверие. Меня это очень смущало, а Пола, похоже, забавляло, хотя бабушки он явно побаивался. Как и все здешние жители, он верил, что она обладает даром предвидения и прочими магическими способностями.
– Добрый вечер, – кивнула она. – Скоро наверняка разразится ливень. Уж не знаю, как ты доберешься до дому на этой дурацкой штуковине.
– Как-нибудь доберусь, мэм, – пожал плечами Пол.
Бабушка Кэтрин повернулась ко мне.
– Мы должны доделать начатое одеяло, – напомнила она.
– Да, бабушка. Я сейчас приду.
Бабушка вновь смерила Пола недоверчивым взглядом и скрылась в доме.
– Твоя бабушка так расстроилась из-за смерти младенца Родригесов? – спросил Пол.
– Зря они не позвали ее, чтобы помочь в родах.
Я рассказала ему о событиях нынешнего вечера.
Он выслушал меня с интересом, но, когда я смолкла, покачал головой.
– Мой отец не верит в злых и добрых духов. Он говорит, все эти выдумки и суеверия приносят каджунам много вреда. Из-за них нас считают темными и дикими. Но я с ним не согласен, – поспешно добавил Пол.
– Бабушка Кэтрин не темная и не дикая! – возмутилась я. – А тот, кто не пытается защитить себя от злых духов и сглаза, действительно дикарь!
Пол согласно кивнул.
– А ты… видела что-нибудь?
– Да… Почувствовала, как он пролетел около моего лица. – Я коснулась щеки. – Он даже меня слегка задел. А потом я видела, как он скрылся. По крайней мере, мне так показалось…
– И ты не испугалась? – Пол удивленно присвистнул. – Ну ты даешь!
– Я же была с бабушкой Кэтрин.
– Жаль, сегодня я не приехал пораньше и не пошел с вами… чтобы защитить тебя в случае чего, – заявил Пол.
Слышать это было так приятно, что я покраснела.
– Защита мне не требовалась. Но я рада, что все кончилось и мы уже вернулись, – призналась я.
Пол рассмеялся.
В тусклом свете из окон дома выражение его лица казалось нежным, а глаза лучились теплом. До сих пор мы позволяли себе лишь держаться за руки да обменялись несколькими робкими поцелуями. Всего два раза мы целовались по-настоящему, в губы, и теперь, когда он стоял так близко, сердце мое трепыхалось как бабочка. Ветер играл его шелковистыми волосами, падающими на лоб. Тишину нарушали только шелест волн да хлопанье крыльев невидимой в ночном небе птицы.
