Взгляд Софии остановился на открытке, которую она прикрепила к стене над письменным столом. Мэрилин Монро. Мэрилин Монро носила одежду тридцать восьмого размера. Не сорок второго. «Сейчас бы ее никто снимать не стал. Такую толстуху-то», – вспомнились ей слова Бритты.
София протянула руку, сорвала открытку со стены и бросила ее в мусорное ведро. А потом включила компьютер.
«Феликс», – ввела она в строку поисковика. И тут же стерла. Глупости. Она даже не знала его фамилию.
Динь!
В почтовом ящике оказалось семь новых сообщений.
Сердце Софии забилось чаще. Может быть, Феликс прислал ей письмо. Она об этом не подумала. А ведь стоило бы. Электронные адреса Морица и Софии отличались только именем. Если Феликс знал адрес Морица, то он мог написать и Софии. Она открыла ящик. Реклама, реклама, реклама… Сообщение от руководителя школьного хора с новым расписанием репетиций. Два запроса на добавление в друзья на Фейсбуке. Письмо без темы. И со скрытым адресом. «Спам, – подумала София. – Или сообщение от Феликса». Хотя, конечно, у него не было причин отправлять ей анонимные послания. У нее так задрожали руки, что пришлось трижды кликнуть на письмо, прежде чем оно открылось. На мгновение ей почудилось, будто Феликс сидит рядом и смотрит на нее, склонив голову к плечу. И снова ее тело словно бы наполнилось теплом его взгляда.
А потом она прочла сообщение. Раз, другой, третий. И ничего не поняла. Только на четвертый раз слова пробились к ее сознанию. Теперь Софии уже не было тепло. Ее бросило в холод. Девочка задрожала. Речь шла о Саре, ясное дело. О Саре и о том, что они сотворили с ней. «Но я же ни в чем не виновата! – подумала София. – Это все Эмили придумала». Однако остальные тоже участвовали. Все, в том числе и София. Кто бы ни прислал ей это сообщение, он знал об этом.
«Иди уже есть наконец!» – кричит мама.
Она накрыла на стол. Три тарелки, три стакана, столовые приборы. Но только на одной тарелке лежит бутерброд с паштетом. Только в один стакан что-то налито. Сок. Сок для меня. Мама и папа едят то, что приносит папа. Потому что папе после работы нужно хорошенько поужинать, а мама не умеет готовить. Она не умеет готовить, потому что она не хочет уметь готовить. Однажды она приготовила пюре с сосисками. Картошка для пюре подгорела, а сосиски лопнули. Тогда мы еще жили в нашем старом доме, но я не хочу вспоминать об этом. И все же воспоминания не так-то просто сдержать. Когда в голове всплывает образ нашего старого дома, нелегко выбросить его из головы. Отец тогда накричал на маму и выбросил пюре в мусорное ведро прямо в кастрюльке, а потом швырнул туда и сосиски. Мама засмеялась, и отец ударил ее – всего один раз, зато как сильно! Но мама все равно смеялась, хотя у нее из носа пошла кровь. Мама ничуть не испугалась. А я испугался.
Я прижимаюсь лбом к двери, так крепко, что у меня болит лоб. Я стараюсь выдавить мысли об отце из головы. Или запихнуть их куда-нибудь поглубже. Пусть они исчезнут! Я смотрю на лестничную клетку в дверной глазок. Я вижу засохший цветок и банку из-под колы. Мухи там нет. И папы тоже нет. Когда папа приходит, он вначале ест, потом выпивает бокал вина вместе с мамой, а потом играет со мной. Мы строим фабрику из кирпичиков «Лего». Фабрику исполнения желаний, как говорит папа. Нужно вставить в разъем желание, оно попадет по ленте конвейера в машину, а с другой стороны выскочит то, что ты пожелал. Но на самом деле таких фабрик не бывает. Это всего лишь игра. Иначе я давно бы уже отнес свое желание на такую фабрику. Тогда папа не говорил бы вечером: «Ну все, мне пора». И не надевал бы пальто. Он оставался бы в спальне с мамой и утром завтракал бы с нами, а иногда отводил бы меня в школу. Может, тогда Серен оставил бы меня в покое.
«Иди есть немедленно!» – говорит мама.
Уже семь часов. Я слезаю с табурета и собираюсь идти на кухню, когда слышу шаги на лестничной клетке. Я запрыгиваю обратно на табурет и выглядываю в глазок.
И он уже там. Стоит перед дверью и жмет на кнопку звонка. Я не вижу его лица, только плечо. Но я знаю, что он улыбается.
Глава 2
Юлия открыла дверь квартиры и бросила сумку на пол. Прислонившись спиной к двери, девушка зажмурилась. Дело сделано. Ее лицо озаряли солнечные лучи. В квартире пахло свежей краской и моющими средствами с лимонным ароматизатором. И пылью. В ее квартире. Ее первой собственной квартире. Вчера Юлия перевезла мебель из Лобрюгге в Оттензен – четыре поездки на маленьком грузовичке Джо. Шкаф, письменный стол, широкий матрас, книжные полки, музыкальный центр, пара ящиков с книгами, шмотками, посудой. Вот и все. Больше у нее ничего не было. Больше ей ничего и не нужно. Теперь она перебралась сюда со всеми пожитками. И все будет хорошо.
«Первое время тебе будет нелегко, – сказала ей Эстер на прощание. – Трудно ночевать одной с непривычки».
«Какие глупости», – подумалось Юлии. Нелегко было жить так, как она жила раньше – последние восемнадцать лет. Жить с Марианной, ее безумной мамашей. Юлию раздражали постоянные перепады настроения матери. Утром Марианна покупала три килограмма свежего лосося, а вечером уже выбрасывала его в мусорный бак, заявляя, что терпеть не может запах рыбы. Марианна целую неделю перекрашивала коридор – светло-зеленые полосы, розовые полосы, желтые полосы. А потом вызывала мастера, чтобы тот наклеил сверху белые обои. Марианна прожужжала все уши знакомым, соседям и приятелям о своем возвращении на сцену. «Я стану звездой, – говорила она. – Мой агент в этом соверше-е-енно уверен». В конце девяностых Марианна записала диск на одной независимой студии. Ее песня «Паранойя» неделю продержалась в немецком хит-параде. Она выступала во многих клубах в Гамбурге, даже несколько раз ездила на гастроли в Берлин, Бремен и Оснабрюк. Во время «турне» – так она называла эти концерты – Марианна забеременела. Юлия положила конец ее карьере. Марианна сообщала об этом каждому, кто спрашивал. Да и тем, кто не спрашивал, тоже.
«Музыкальный бизнес – штука жестокая, – говорила она. – У матери-одиночки нет ни единого шанса пробить себе дорогу. Стоит забеременеть – и тебе нет места в шоу-бизнесе».
«Главное, у тебя есть чем оправдаться», – подумала Юлия. Она открыла глаза и глубоко вздохнула. Все кончилось. Вся эта ложь, вечные попытки обелить себя, все перепады настроения, все тараканы в голове. «Это – не моя проблема», – думала Юлия. Она была свободна. Ей удалось поступить в Гамбургский университет музыки и театра. Учеба начнется только осенью, и, хотя до начала семестра оставалось еще три месяца, Юлия уже сейчас сняла квартиру в Оттензене.
«Но тебе начнут начислять стипендию только с сентября, – говорила Марианна. – Как ты собираешься оплачивать квартиру до того времени?»
«Пойду работать, – ответила Юлия. – Безумная мысль, да, мама? Люди устраиваются на работу, получают за это деньги и оплачивают все необходимое».
А потом она уехала. И оказалась тут. В высокие окна лился солнечный свет, играл на коробках и ящиках, расставленных вдоль стены. В одной из этих коробок лежала старая хрустальная ваза ее бабушки. Юлия подписала коробки фломастером: «Книги», «Диски», «Для ванной», «Посуда». Конечно же, коробка с посудой оказалась в самом низу стопки. Сдвинув остальные ящики, Юлия вытащила вазу, налила воды, развернула купленные на рынке астры, поставила цветы в вазу, а ту – на письменный стол рядом с ноутбуком. Лучи падали на желтые лепестки, и те точно озарились внутренним светом. Грани хрусталя поблескивали. «Как красиво», – подумала Юлия.
