Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 55
Я считаю если не ересью, то, по меньшей мере, глупостью, когда полагают, что строгое соблюдение некоего обряда является абсолютно необходимым для того, чтобы молитва, заклинание или некое действие, обращенное к Богу, привели к желаемому результату. Думать так – значит ставить магию на одну доску с наукой, где, как известно, определенные действия приводят к определенному результату. Я бы даже назвал богохульством попытки «привязать» божественную силу к некоему определенному набору действий. В любом случае я считаю, что слепое принятие этой теории – а теория есть стигма и проклятие в низшей магии – стало главной причиной (если вообще не единственной!) того, что из божественной стороны жизни человечества таинства практически (по крайней мере, официально) исчезли. Их ритуалы изжили себя, их язык стал архаичным и непонятным, а их внешняя сторона – то есть самая важная – стала абсолютно бессмысленной и превратилась в убогое представление нищих странников.
Но не поймите меня превратно. Я не хочу сказать, что там, где проложена первая робкая тропа, она не может превратиться в хорошо наезженную колею. Ведь символизм, по крайней мере, столь же живуч, как и идеи, давшие ему жизнь, при условии, что его аллегории верны, а идеи в достаточной степени справедливы и глубоки. По сути, это один-единственный способ передачи основополагающих идей. Но в магии обязательно должно оставаться место для индивидуальности. Мы говорим, что «человек – это стиль его письменной речи». А в магии некий привкус личности должен стать неотъемлемой частью действия, молитвы или обряда, чтобы сделать их эффективными. Более того, в этом действии должна принимать участие душа совершающего его.
Именно мысль и намерение, а не обряд, действие и интонация заставляют абсолютный дух действовать в соответствии с желаниями человека. Но и здесь постарайтесь понять меня правильно: любой опытный мистик знает высшую ценность театрального жеста и верной интонации. Обряд низших таинств был богат всякого рода драматическими действиями и церемониями, которые имеют особую ценность для подготовки ума и души к восприятию таинства. И это должно остаться неизменным. Человек не должен отбрасывать в сторону привычное лишь потому, что оно лишь аллегорично и менее значимо; да это и невозможно сделать в силу его уникальности.
Однако, повторяю, именно мысль, цель и намерения имеют значение в истинно мистическом и магическом. Чтобы вызвать ответную реакцию Абсолютного Духа (если такой термин можно употребить применительно к чистому духу, вечному и всемогущему), движущаяся суть должна хоть в какой-то степени напоминать Абсолютный Дух, стать частью свойств, добродетелей и могущества, которые она желает привлечь. Но не сочтите это гарантией выполнения всех желаний, как это делали безбожники прошлого и глупцы, коих немало среди псевдомистиков. В действительности Абсолютному Духу не нужно никакое привлекательное, постороннее влияние, чтобы осознать потребности его части или человека. Он скорее требует, чтобы это существо символически проинформировало его, окружило его определенным ощущением, чтобы материальные условия, в которых он существует, коснулись его и дали ему возможность отреагировать на его призыв. Абсолютный дух не может реагировать на жест и интонацию только потому, что они лишь спутники материи, постоянные напоминания тому, кто использует их, что такие ничтожные препятствия должны быть преодолимы, если он хочет подняться на тот уровень, о котором просит.
Однако со временем мудрецы Египта ошибочно стали обращать все внимание на чисто обрядовую сторону таинства – как, собственно, и их «братья по духу» Месопотамии (Шумер и его компиляторы и наследники – Аккад, Вавилония и др. – Ред.). Юкатана (классические майя и их наследники. – Ред.) и всех стран и религий, – что есть убедительное доказательство того, что они все же сохранили истинный дух древних таинств до самых последних дней отправления египетских культов. Многие тексты красноречиво свидетельствуют об их необыкновенном уважении к священному. Это уважение, которое все мудрые люди высказывали по отношению к святому, ведь только легкомысленные глупцы не понимают истинного характера внешней стороны таинства, оскорбляя то, что они не понимают. Как и сегодня, сидя дома или на работе, люди высмеивают интонации и жесты, которым они аплодируют на публичных выступлениях, так и циничные греки и легкомысленные сирийцы смеялись над тем, что они называли «египетским фиглярством». Мы видим, что даже апологет христианства Арнобий (ум. 327) неподобающим образом насмехался над «кривляньем» великих жрецов Египта, как над чем-то ребячливым и глупым, и не мог по достоинству оценить тайну, скрытую за действием и символом, из-за врожденной неспособности нырнуть в такие глубины духа.
Для египетских жрецов храмы были не столько обиталищем богов, сколько их местом отдыха на земле, а образы божественных существ представляли собой некие сосуды, которые боги могли в некий момент наполнять своей божественной сущностью и общаться с человеком. Жизнь и уровень общения в таких храмах были невыразимо возвышенны; возможно, никогда до или после в истории человечества в храмах не было такой атмосферы святости. В их пределах не допускалось даже намека на зло, богохульство и нечистоплотность. И именно они были самым подходящим местом для совершения таинств, целью которых была подготовка человеческой души к контакту с ее Создателем.
В этих величественных, исполненных молчания храмах, которые, казалось, позаимствовали свою грандиозность у вечной тишины, создавалась нужная обстановка и атмосфера для воскрешения в памяти божественного, для установления контакта с ним и достижения высшей степени его осмысления. Нельзя сказать, что то же самое было совсем уж невозможно где-нибудь на рыночной площади, но мудрость, это редкое порождение спокойного и возвышенного духа, убедительно свидетельствует о том, что для непосвященного, делающего первые шаги в область тайного, тишина и тень столь же необходимы для размышления и молитвы, как солнце и дождь для растения. В действительности молчание и сумрак – это свет и жизнь сокровенного существования, защита развивающегося духа от материального мира. Ведь этот развивающийся дух, подобно младенцу в утробе матери, должен быть абсолютно защищен от вредного влияния внешнего мира, если он хочет выжить и появиться на свет здоровым.
Таким образом, эти исполненные молчания кельи, столь подходящие для инициации, были для еще не развитых душ своеобразными перегонными кубами, где они прикасались к тайне духовного возрождения, которое, собственно, и есть конечная цель любых таинств. Там неофит ждал, пока внутренний голос (то есть голос самого бога) не подсказывал ему, что он готов к любым испытаниям. Испытанием было уже само стремление к этому постижению тайны, готовившее его душу и сердце к новым горизонтам. Возможно, читатель, сидящий в каком-нибудь древнем храме, где сосредоточены священные традиции, постепенно начинает испытывать благоговейный трепет перед обстановкой этого храма. Это мимолетное чувство восторга и поклонения не идет ни в какое сравнение с тем восторгом и страхом, которое испытывал неофит, сознательно посвящавший себя служению богу на гораздо более возвышенном уровне, который скоро должен был открыться ему.
Бог дает каждому веку свое собственное откровение, наиболее подходящее его условиям. Но кто может сказать, что Древний Египет не был удостоен самого высшего и благороднейшего откровения, когда-либо нисходившего на эту землю? Ведь нигде и никогда мир не знал такой святой и возвышенной величественности.
Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 55
