* * *
Действительно, этот период его жизни походил на блуждание. После ухода из фирмы «Сорэр» он стал временно исполняющим обязанности пилота во Французской авиакомпании. В то время он обратился к хозяйке, разгоряченный и вдохновленный авиацией, всего лишь с тремя словами: «Дайте мне летать!», но клиенты не спешили к нему, и он летал слишком мало. Он был крайне этим недоволен и старался забыться в авантюрах, лишенных не просто будущего, но даже завтрашнего дня.
Хоть писательство и занимало все более важное место в его жизни, он еще не понимал, где находятся его читатели. Об этом он говорил в 1923 году Рене де Соссин: «Нужно учиться не писать, а видеть. Писательство – это следствие», но в соотношении причины и следствия у него не хватало причины. В самом деле, что ему было видеть в его плоской жизни и, следовательно, о чем было писать? Это же очевидно, вдохновение высыхает очень быстро. Тем более что хоть его тревожность и содержала еще немало романтической чувствительности, но она уже подпитывалась и вполне реальными трагедиями. Например, в июне 1926 года, когда умерла от туберкулеза его сестра Мари-Мадлен. Тогда рухнула еще одна привязанность его юности. И его внутреннее одиночество начало разрастаться. Похоже, как говорят, без права на обжалование. Он был потрясен и, в свою очередь, сам оказался на пороге полного краха.
И вот в этот момент его бывший учитель в лицее Боссюэ, аббат Сюддур, решил действовать. Он отдавал себе отчет в том, что, несмотря на всю его задумчивость, нельзя было идти против призвания его бывшего ученика. Поэтому он подключил Беппо де Массими, генерального директора авиакомпании «Латекоэр». А потом все пошло одно за другим, и 11 октября Антуан де Сент-Экзюпери получил письмо, в котором его просили срочно прибыть в центр Тулуза-Монтодран. В 1920-е годы, хоть публика и толкалась, чтобы поаплодировать подвигам покорителей небес, такой же толкотни не наблюдалось за право занять место за штурвалом этих летающих машин, чьи кабины еще несли в себе все опасности неба. Для «Воздушных линий Латекоэра» это по-прежнему была славная эпоха пионеров, которые, рискуя жизнью, прокладывали то, чему еще только предстояло стать коммерческой сетью.
* * *
Когда Антуан де Сент-Экзюпери появился в офисе директора по эксплуатации Дидье Дора, все пошло из рук вон плохо. Для начала он прибыл на фирму с опозданием на час. Патрон, для которого задержка практически равнялась профессиональной непригодности, уже давно хмурил брови. Плюс тот, кто предстал перед ним, имел весьма тонкий дневник полетов, почти как у любителя. Дора полностью отдавался работе, и никакой блат не мог изменить его суждение, отточенное опытом и всевозможными трудностями. Он смерил кандидата холодным взглядом, как он это сделал несколько лет назад в случае с бунтарем Мермозом, мирным землянином Гийоме и парижским уличным мальчишкой, настоящим Гаврошем, Марселем Реном[8]. При упоминании о поломке в Бурже установилась тишина и начала нарастать тревожность. Однако Сент-Экзюпери не лишился апломба. Сконцентрировав на нем взгляд, он собрался и произнес волшебные слова: «Я хотел бы летать, месье». Эти слова – многие другие произносили их до него. Но Дора понял, что в этом кандидате есть вера, та самая одержимость, которая была ему необходима для создания сети, что пока выглядело ставкой на невозможное. Впрочем, ответ последовал такой же, как и для всех других: «Вы хотите летать. Хорошо, вы начнете с того, что будете разбирать и чистить двигатели. А там – посмотрим». И Сент-Экзюпери вернулся в стан «ползучих», а Дора на страницах «Ночного полета» превратился в Ривьера, человека с очень сильным характером. О нем он напишет так: «Правила, – думал Ривьер, – похожи на религиозные обряды: они кажутся нелепыми, но они формируют людей». Потому что Дора формировал не пилотов, а людей ответственных, настоящих небесных рабочих, отдавая приоритет долгу перед всем остальным. Дора заставлял своих людей ежедневно превосходить самих себя. В том же «Ночном полете» Сент-Экзюпери вложит в его уста следующие слова о пилоте: «Я спасаю его от страха. Я нападаю не на него, а на то темное, цепкое, что парализует людей, столкнувшихся с неведомым». Погружая людей в ответственность и чувство долга, он укреплял в них человечность.
* * *
Итак, Антуан де Сент-Экзюпери вошел в новую семью и обнаружил, что там имеются свои обряды. Он начал с того, что засучил рукава и сунулся в отработанное топливо, и это сильно отличалось от обстановки парижских салонов. В «Планете людей» он писал: «Со своей стороны, как и другие мои товарищи, я проходил стажировку, без которой новичку не доверят почту». Потом, после нескольких недель обучения сборке и разборке двигателей, пришло время испытаний в пилотаже под строгим надзором начальства. Он справился с этим без труда и стал членом команды. Уже, даже еще не начав пилотировать, он проникся духом «Аэропосталь», этой особенной цивилизации, где он чувствовал себя настоящим рыцарем. И если он говорил о «новичке» или даже «послушнике», то это потому, что он только пришел в эту религию. Религию, которую умело поддерживал Дора, и этой религией была почта. И Сент-Экзюпери быстро почувствовал преобразование, произошедшее в нем.
Он расположился в гостинице «Большой балкон», которую Мермоз переименовал в «Крылатый дом». Там он впитывал в себя истории ветеранов с загорелой кожей, как написал он потом в «Планете людей». Он познал страх полетов. Как, например, в тот вечер, когда он увидел возвращение пилота Бюри. Он спросил его, тяжел ли был рейс, и тогда «Бюри словно бы очнулся, услышал меня, поднял голову и рассмеялся. Это было чудесно – Бюри смеялся нечасто и этот внезапный смех словно озарил его усталость […] в этом товарище, чьи плечи придавила усталость, мне вдруг открылось необыкновенное благородство: из грубой оболочки на миг просквозил ангел, победивший дракона». Он узнал, что их дом не обходят стороной опасности и на них строится то братство, что объединяет этих людей. Это затронет его навсегда. Он поймет, что «величие профессии, может быть, прежде всего состоит в том, чтобы объединять людей», что это и есть «единственная настоящая роскошь», которой являются человеческие отношения.
Да, опасности на Линии не следовало упускать из виду. Он понял это через месяц после прибытия. Действительно, пилоты должны летать над землями Сахары, которые удерживали мятежные племена эр-Гибата. Иногда они шли на вынужденную посадку. Как, например, однажды, когда это сделал самолет пилотов Эрабля и Пинтадо, за которым следовал, в соответствии с правилами, вспомогательный самолет, пилотировавшийся Гурупом. Через минуту после посадки они попали под огонь нападавших. Эрабль и Пинтадо были убиты, Гуруп был ранен и взят в заложники вместе с переводчиком. В плену он страшно мучился из-за гангрены, поразившей его, и его выдали Ригеллю и Лассалю уже почти мертвым. Когда его доставили в Касабланку, четыре дня спустя, было уже слишком поздно. Он умер через несколько часов. Так практически каждый день подвергали себя риску люди из «Аэропосталь». И именно через контакт с этими опасностями Антуану де Сент-Экзюпери и предстояло возродиться.
