Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 64
Я не спрашивал тогда себя, почему до сих пор он жив, почему Господь не поразил его молнией… нет! Я был в безумии, всю ночь изнемогал. Видение запрокинутых женских ног… И уже на следующий день я решился сам отправиться в это восхитительное путешествие – по следам родственника. Я был красавчиком, и уложить в постель жалкую служанку после старика-аббата мне бы ничего не стоило. Но, к счастью, я тогда этого не понимал… Я взял нож и подстерег ее в темном коридоре в самой отдаленной части замка. Там находились помещения для прислуги, а рядом была комната, где, по семейной легенде, обитала прапрапрабабушка, убитая почему-то прапрапрадедушкой. В комнате этой, по причине ужасов, в ней произошедших, никто не жил. Вот туда-то я и загнал ее ножом! Пахло сыростью, было холодно – все-таки комнату не посещали лет двести. Я толкнул ее на кровать, подняв столб двухвековой пыли. Она рыдала от ужаса – боялась не столько меня, сколько самой комнаты – и, наверное, ничего не чувствовала. Но я-то чувствовал! Вот тогда я и совершил главное открытие, – маркиз перешел на шепот. – Я понял: в женском ужасе рождается истинное наслаждение мужчины, пробуждается тайная истина – природа Зверя… Да, мы трусливо отвернулись от своей природы. Вот что я открыл! Простите, но все сладкие глупости, которые вы написали о любви, не стоят одного мига слепящей радости от человеческой боли – награды победителю. Мой глупый родственник-аббат пользовался красоткой бездушно, как ночным горшком. Я же наслаждался… Потом, когда я служил в полку, у нас, офицеров, был обычный по тем временам девиз – «Служить королю и женщинам». Когда полк уходил на новое место, мы обязаны были покидать наших дам без сожаления. И я не просто с охотой исполнял этот кодекс негодяя, но со сладким ожиданием, ибо в их слезах во время моего нарочито бездушного, наглого прощания я чувствовал сладчайшее ощущение женской боли. И когда она рыдала, склонив головку, как же мне хотелось… полоснуть ножом по склоненной шее… и как я любил эту вздрагивающую от рыданий беззащитную шейку! И постепенно я понял: оркестр боли и страсти постоянно звучит в природе. Особенно ясно и громко – на низших ее ступенях, где природа говорит без прикрас. Вот почему амебы при совокуплении поедают друг друга и крабы во время случки выкусывают клочки тел… Впрочем, даже при обычном поцелуе пробуждается будто бы невинная жажда – укусить. Да, боль подстегивает наслаждение… Кстати, я следил сегодня за вами, когда вы стояли здесь с юной красоткой. Неужели вас не посетило желание позвать ее наверх и изнасиловать? Уверен, где-то в тайниках души – посетило. Но вы не сумели услышать. А если бы и услышали этот задавленный шепот истины, тотчас перекрестились бы и трусливо зажали уши. И вместо правды написали очередные сентиментальные вирши, которые так нравятся образованной черни…
Более терпеть Шатобриан не мог (потом он много раз спрашивал себя – отчего он вообще слушал маркиза?).
– Послушайте, вы, старик! Неужто вам не стыдно все это говорить?
Маркиз погрозил ему из темноты пальцем.
– Не будьте банальным пошляком. Правда, кто-то из вас, пошляков, решив объясниться поприличнее, объявил: «У желаний нет возраста». Это тоже глупость. Возраст только утончает желание. И все слышнее голос, который поднимается со дна… загаженного за нашу жизнь дна души… Сонный голос Зверя, убаюканного законами, религией, страхом. И надо быть смельчаком, чтобы разбудить спящего. Вот об этих смельчаках я и писал. Мои сочинения даже издавались во время неразберихи революции. Вы в это время отсиживались по заграницам и не застали мига моей скандальной славы… да, пожалуй, можно употребить это слово – славы! Так что я пришел к вам как писатель к писателю.
– Послушайте наконец…
– Да, конечно, вы торопитесь. Торопитесь начать писать очередную сладкую ложь, которой такие, как вы, столетиями потчуют человечество. Зачем я пришел? Хотите банальной конкретности? Такой же пустой формальности, как мое имя? Мое древнее славное имя, – он расхохотался, – которое я запятнал, по словам идиотов. И которое я возвысил, по будущим словам смелых потомков.
– Послушайте, вы съели мой ужин. Что вам еще нужно от меня?
Шатобриан пытался быть грозным, но почему-то не получалось.
Маркиз будто не слышал его. Он вдруг задумался и долго молчал, а потом со странным усилием заговорил:
Рассказ смельчака
– Я пришел продать вам некую удивительную историю. Но, к сожалению, она нуждается в предисловии. Итак… – он опять задумался и наконец продолжил: – Итак, после замка, где я (как и вы) родился, я, в отличие от вас, провел долгое время в разного рода местах, где вам побывать не удалось. – Он вновь рассмеялся. – Простите… я представил вас там… Хотя я уверен, что всякому пишущему надо непременно там побывать. В этих местах для смельчаков… Я говорю о тюрьмах.
– Но мне это все неинтересно… – жалко начал Шатобриан.
Старик не слушал. У него была такая манера – не слушать собеседника. С обворожительной светской улыбкой он продолжал говорить:
– Например, тюрьма в Венсеннском замке, где был заключен и расстрелян жалкий герцог Энгиенский, столько раз воспетый вами. Задолго до него сидел там я, ваш покорный слуга. За что? За отвагу, за искренность в желаниях. Проститутка пожаловалась, что я не выпускал ее из своего дома, бил и после этого заставлял заниматься любовью. Точнее, всеми ее видами. Именно эти разнообразные варианты наслаждений, которым мы предавались, почему-то названные в протоколе «извращениями», она старательно перечислила. И за это меня отправили в тюрьму. Какая нелепость! И где логика? Если она продает свое тело для наслаждений, оно уже принадлежит тому, кто за него заплатил. Если занимаешься ремеслом розы, терпи уколы шипов… Но то, что понятно в Риме и Венеции, где эту девку не стали бы даже слушать, постарались не понять у нас в Париже. Это случилось перед революцией, тогда выступать против старой аристократии было модно.
И они упекли меня… Но Венсеннский замок, где я отбывал срок, надо сказать, оказался очень приличным заведением. Там прекрасный повар, приятные прогулки по двору замка, где, кстати, совсем недалеко от рва и шлепнули (любимое словечко нашей революции!) столь чтимого вами герцога Энгиенского… Потом уже в моей жизни были грязные провинциальные тюрьмы… Я похитил трех девушек и знатную даму и всех вместе, как сказано в обвинении, «удерживал в своем маленьком домике». Мой «petite maison»[2], полный поэзии… Вы должны были еще застать эти милые домики, которые понастроили вельможи в дни славного короля Людовика Пятнадцатого. Вы бывали в них?
– Я не бывал в них! Не бывал!
– Простите, но, видимо, по причине ханжества. А жаль… Я владел таким домиком. И каждый раз, когда выходил из тюрьмы, мчался в мои «листья», в мои «безумства»! Это была очаровательная игра слов: сравните «folie» – «безумство» с латинским «sub folliis» – «под листьями». И вправду, домики, где мы, смельчаки, предавались любовным безумствам, прятались в окрестностях Парижа в тени деревьев под густой листвой. – Теперь маркиз говорил несколько нараспев, будто читая стихи. – Снаружи похожие на обычные фермы, а внутри – маленькие дворцы. Моя спальня выходила в крохотный сад, где сквозь листья белела мраморная плоть: нимфы и сатиры изображали утехи любви. И ручейки, и маленький фонтан журчанием аккомпанировали звукам любви внутри моего домика. Стены, обитые шелковой розовой материей, зеркала, мраморная ванная, клавесин, разрисованный Ватто, краны в виде лебединых шей лили душистую воду, часы в виде нимфы с несравненным задом, на котором стрелки отсчитывали время… В моих «folies» бывали и девки с улицы, и знатные дамы. И она – знаменитая танцовщица Бовуазен… Вижу, вы не потрясены. Вот так проходит мирская слава! Неужели вы ее не помните? Да, да, вы слишком молоды были в то время. Как она была знаменита… о ней писали во всех скандальных мемуарах. Ее грудь, ее осиная талия, великолепные бедра… легенды века! И когда она… Понял! Щажу ваше ханжество… Нет, жизнь тогда была прекрасна, если бы не одно несчастье: я был женат. На скучной даме, естественно, из прекрасной семьи – шесть сотен лет во французской истории. Понятно, что средневековые идиоты-родители никак не могли понять экспериментов смельчака. И когда… как бы это сказать… я вовлек в мои любовные изыскания ее родную сестру…
Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 64
