Что все пойдет не так.
Что с ними и произошло.
От всех этих мыслей Гвин тяжело вздыхает, что ей несвойственно. Смотрит на часы в машине: девять пятнадцать утра.
Гвин уже полчаса сидит в красном «Вольво-универсале» на маленькой стоянке аэропорта Ист-Хемптон. Томас, по идее, уже должен был прилететь. Но, естественно, его еще нет. В таких маленьких аэропортах не стоит рассчитывать, что все пойдет по плану. Да и винить Гвин должна только себя.
Именно она спланировала все так, чтобы Томас вернулся с медицинской конференции в день их вечеринки. Без хитрости не обошлось: ночной перелет из Лос-Анджелеса в Нью-Йорк, второй перелет. Томас должен вернуться только сейчас и включиться в игру в последний момент, Гвин необходимо понять, что с ним делать, как его занять и как вечером без помех воплотить в жизнь задуманный план.
Хотя Гвин не уверена. Ни в чем, что должно идти по плану. За исключением торта. В торте она уверена. Ведь она отлично готовит любимое лакомство Томаса. Из всего, что готовит Гвин, Томас больше всего любит торт. Она впервые приготовила его на их первом свидании, когда они сидели вдвоем на крыше ее дома.
В Нью-Йорке Гвин жила только в доме на Риверсайд-драйв. Там она поселилась из-за близости к Колумбийскому университету (она поступила там в педагогический колледж) и крыши, откуда открывался вид на реку. Томас принес с собой бутылку «Шато Мутон-Ротшильд» 1945 года. Они сидели на крыше до двух ночи, ели красный торт и пили вино из бутылки.
Вино могло быть из любого соседнего магазинчика. Но Мэгги и представить себе не могла, что на самом деле оно стоит сотни тысяч долларов. (Томас тоже. Он просто схватил бутылку из отцовского винного погреба перед свиданием.) Если бы Гвин знала его цену, то не согласилась бы выпить такое вино в двадцать два года. Той ночью не по собственному желанию Гвин поняла кое-что важное. Последний кусок торта доел Томас. Они мило спорили, кто возьмет последний кусочек, и его доела не она, а Томас. Становится понятно, почему и сейчас за ним последнее слово.
У нее разрывается телефон. Гвин ищет мобильный на дне сумки, надеясь, что звонит Ив. Только бы это была Ив. Гвин наняла ее для обслуживания сегодняшних гостей. Ив Стоун из банкетной службы «Кухня Ив», Квог, штат Нью-Йорк. Гвин тщетно пыталась дозвониться до нее все утро и за это время поняла, что не знает, как все организовать. Она не представляет, как организовать отмечание развода. Гвин была лишь на нескольких таких пати. Она нашла массу книг о том, что развод должен стать исцелением, своеобразным праздником: «Развод – это еще не конец»; «Ваш последний танец»; «Прощание может стать приветствием». Эти книги для людей, которые не высмеивают празднование развода, а верят в то, во что хочет верить Гвин.
Что все может хорошо закончиться. Может просто закончиться.
Она отвечает на телефон только после четвертого звонка.
– Ив? – спрашивает она. – Это ты?
– Кто такая Ив? Нет, мам. Это я.
Звонит Джорджия. Дочь Гвин. Она даже не представляет, что на самом деле происходит между ее родителями. Ни она, ни ее брат. Конечно, оба знают, что родители разводятся. Но от подробностей Гвин пыталась их оградить. Или, по крайней мере, ей так казалось. Может, помыслы Гвин не так чисты? Может, она не рассказала им всей правды, потому что пути назад не будет? Стоило ей озвучить правду, как исчезла бы вера во все остальное.
– Как дела, милая? – интересуется Гвин и удобнее берет телефон. – Все в порядке?
– А что для тебя в порядке?
– Ты рожаешь?
– Точно нет.
– Хорошо, – кивает Гвин. – Тогда все в порядке.
Гвин рада такому ответу. Несмотря на то что Джорджия каждый раз злится, после него Гвин становится легче.
Джорджия приехала из Лос-Анджелеса и последние пару недель жила у Гвин, пока ее парень-француз Дэнис (Джорджия часто повторяла, что произносится «Дени», как будто они вечно ошибались) записывал диск со своей группой в городе Омаха, штат Небраска. Двадцатипятилетняя Джорджия сейчас на девятом месяце беременности. Восемь с половиной месяцев она беременна от мужчины, которого знает десять с половиной месяцев. По мнению Гвин, не самое удачное развитие событий. Но ее никто не спрашивал. Никто не спрашивал ее мнение и по поводу Мэгги. Гвин разговаривала с Мэгги только по телефону, но ей сразу понравился ее смех, он заслуживает доверия; за много лет Гвин поняла, что смех отражает человеческую душу. Образ жизни. Смех Мэгги – добрый и эмоциональный. Нейту не хватает одного из этих качеств. Точнее, обоих.
– Мама.
– Да, Джорджия.
– Папа уже прилетел? Мне нужно с ним поговорить. Дэнис поранил руку штопором и не хочет улетать, если там что-то серьезное. Вдруг ему придется поехать в больницу в Омахе? Повредил левую руку. Ему важно, чтобы с ней все было в порядке. Он же басист.
– А если бы он был барабанщиком? Тогда не так важно?
– Мам, будь серьезней. Пусть папочка скажет Дэнису, что делать.
Папочка. Джорджия все еще ждет от отца указаний, ей нравится быть его маленькой девочкой. Будет ли у ребенка Дэниса и Джорджии такая же бесконечно сильная любовь к отцу? Почему так всегда? Больше любви достается тому, кто меньше в этом нуждается и, кажется, меньше заслуживает?
– Я передам, он перезвонит.
– Спасибо, – говорит Джорджия. И вдруг она начинает говорить громче, словно что-то вспомнила: – А можешь еще передать, что опять звонила женщина из медитационного центра? Я не поняла, что ей было нужно, но она просила отца перезвонить. У него мобильный не работает. Сказала, что он поймет, зачем она звонила.
Гвин чувствует, как у нее сжимается сердце. Еще один звонок Томасу. Из центра медитации. Как они достают его домашний? Гвин – дочь священника с Юга, лидера конгрегации из двадцати пяти тысяч человек вблизи Саванны, штат Джорджия. Первые месяцы брака она с трудом заставляла Томаса приезжать к ним домой на Пасху и Рождество. Томас нехотя соглашался, каждый раз жалуясь, что он чувствует себя лицемером. Ведь он только делает вид, что верит. Томас – врач, ученый. Он посвятил себя науке.
– Необязательно выбирать между верой и наукой, – обычно говорила Гвин.
– Нет, – отвечал он. – Обязательно.
Но спустя девять месяцев Томас как-то вернулся с семинара Саутгемптонского университета по системе здравоохранения и сказал Гвин, что задумался о духовности. О вере Востока. Сказал, что будет задерживаться по понедельникам на занятиях по буддизму, а по четвергам ездить в Ойстер-Бэй на утреннюю медитацию. По выходным будет мотаться до Манхэттена на двухдневные тренинги в буддистский центр «Чакрасамвара». Где он сможет побыть в уединении три дня подряд.
– Я хочу видеть, – сказал Томас.
По-настоящему проблемы начались только после того, как ему захотелось не только видеть.
– Думаю, моя жизнь двигается в другом направлении, – как-то раз обронил он за ужином, пока они ели жареного морского окуня и салат с чечевицей.
