Она молча обняла меня. Мне уже пора было идти — пришел черед горожан.
— Эти жеребьевки — одна форма, — говорил дядюшка Мельхиор — уже давно никто не вынимал счастливого жребия. Да и при хорошем жребии всегда приходилось идти в солдаты через год или два. Теперь эта жеребьевка не имеет никакого значения.
Мы вышли все втроем на улицу. Новобранцы толклись в лавках, покупая ленты. Многие из них плакали, но при этом не переставали петь, как безумные. Другие целовались, рыдали и тоже пели что-то. Все соседние музыканты собрались в городе и громко играли на всевозможных инструментах.
Около кордегардии я увидел разносчика Пинакля. Он разложил свой короб и бойко торговал лентами. Я постарался поскорее пройти, но он заметил меня и закричал:
— Эй, хромоногий, стой, стой! Иди же! Я тебе припас хорошенькую ленточку. Эта лента для счастливчиков.
Он махал черной лентой над своей головой, и я невольно побледнел. В это время из мэрии вышел кузнец Клипфель. Он вытащил № 8 и, увидев ленту, закричал:
— А, черная лента! Давай ее сюда! Все равно пропадать! У него был зловещий вид, хотя он и смеялся. Его маленький братишка шел сзади и со слезами говорил:
— Нет, нет, не покупай черную.
Но Пинакль уже начал повязывать ему ленту; кузнец повторял не переставая:
— Вот что нам нужно теперь!.. Мы ведь все приговорены к смерти и должны носить по себе траур.
И вдруг он дико заорал:
— Да здравствует император!
Мы с трудом вошли в мэрию и пробрались по старой дубовой лестнице, по которой, как муравьи, сходили и входили люди. В большом зале наверху жандарм Кельц поддерживал порядок, насколько это было можно. А в соседней комнате выкликивали номера. Время от времени оттуда выходил рекрут, красный как рак, привязывая свой номерок к шляпе, и, опустив голову, брел через толпу, как бешеный бык, который хочет разбить рога о стену. Другие были, наоборот, бледны, как смерть.
Окна мэрии были раскрыты, и с улицы доносилась дикая музыка. Это было ужасно!
Я сжимал руку Катрин, и мы медленно двигались через толпу в залу, где супрефект, мэры и секретари, сидя на трибуне, выкрикивали громким голосом номера, словно оглашая судебный приговор. Да они и в самом деле были приговором.
Нам пришлось долго ждать. Когда меня вызвали, я был бледен, как полотно. Ничего не видя и не слыша, я подошел к урне и вынул жребий.
Супрефект крикнул:
— Номер семнадцатый!
Я молча пошел назад. Тетя и Катрин шли сзади. Когда мы вышли на площадь и я вздохнул свежим воздухом, то сообразил, что вытащил № 17.
Когда мы вернулись домой и дядюшка Гульден узнал мой номер, он был, по-видимому, несколько смущен.
— Да… Ну, это все равно… Все уйдут — надо пополнять потери. А для Жозефа этот номер ничего не значит. Я переговорю с мэром и комендантом. Мне нечего им врать — весь город знает, что Жозеф хромает. В спешке они могут этого и не заметить. Я поговорю с ними, вам нечего беспокоиться.
Тетя и Катрин вернулись домой, несколько ободренные этими словами. Но я не имел больше ни минуты покоя.
По установленному обычаю, очень скоро после жеребьевки начиналось освидетельствование новобранцев, а затем им указывали, куда отправляться. Император любил действовать быстро. Он не походил на тех зубодеров, которые, прежде чем вырвать зуб, долго смотрят вам в рот, показывают вам все свои щипцы и крючки и вызывают у вас судороги прежде, чем наконец примутся за дело.
Через три дня после жеребьевки начался медицинский осмотр.
Еще накануне дядюшка Гульден сходил к мэру и коменданту и, вернувшись, успокоил меня:
— Не беспокойся. Они знают, что ты хромой, и сказали, что таких не берут на службу.
Эти слова пролили бальзам на мое сердце. И я проспал ночь спокойно.
Глава VII. Забрали в солдаты
Когда я проснулся утром в день осмотра меня снова охватил страх. Я вспомнил, сколько народу с физическими недостатками угнали в солдаты и как другие калечили себя и принимали всякие снадобья, чтобы обмануть докторов.
И я решил тоже придать себе вид похуже. Я слышал, что уксус вызывает боли в животе, и, надеясь, что он придаст мне изможденный вид, выпил целую бутылочку уксуса, которую нашел в буфете. Затем я оделся и пошел к дядюшке Мельхиору. Уксус давал о себе знать, и я думал, что бледен, как полотно, но дядюшка Мельхиор, Увидев меня, закричал:
— Что с тобой, Жозеф! Ты красен, как рак!
Я глянул в зеркало и увидел, что я покраснел от носа до ушей.
— Теперь я пропал! У меня совсем цветущий вид! Это все из-за уксуса!
— Какого уксуса?
Я рассказал ему про свою проделку, и он пожурил меня.
Тетя, встретив меня на улице, тоже нашла, что у меня очень бодрый и веселый вид. Щеки мои горели. Уксус, очевидно, поддерживал мои силы.
Ни слова не говоря, я пробрался в зал. Там уже человек двадцать пять подверглись медицинскому осмотру и столько же, потупившись, ждали своей очереди.
Жандарм Кельц ходил взад и вперед по комнате и, заметив меня, воскликнул с изумлением:
— Добро пожаловать! Наконец-то нашелся хотя бы один человек, который рад военной службе. Его глаза так и горят жаждой славы.
Только он произнес этот комплимент, как меня вызвали на осмотр.
— Жозеф Берта!
Я вошел, вовсю хромая. За столом сидели полукругом супрефект и мэры. Секретарь сидел за особым столом. В углу при помощи жандарма одевался новобранец. Его волосы сбились на лоб, шея была обнажена и рот раскрыт. У него был вид человека, которого собираются вешать. Посреди комнаты стояли два доктора. Увидев меня, они сказали:
— Разденься.
Я разделся. Рубашку снял с меня жандарм. Все посмотрели в мою сторону.
— Вот здоровый парень! — воскликнул супрефект.
Слова эти меня рассердили, но я все-таки очень вежливо заметил:
— Но ведь я хромаю, господин супрефект!
Доктора осмотрели меня. Доктор из госпиталя (ему, очевидно, говорил про меня комендант) отметил:
— Левая нога немного коротка.
— Ну, зато она крепка! — сказал другой. — Сложение вообще хорошее. Кашляни!
Я кашлянул, как можно слабее, но он все-таки остался доволен.
— Ты посмотри на цвет лица — вот что называется полнокровный малый!
Тогда я сказал, что выпил уксуса.
— Раз ты любишь уксус, значит, у тебя хороший желудок.
— Да ведь я же хромой! — с отчаяньем закричал я.
— Да, — сказал мэр, — он хромой от рождения. Я уверен, что этот парень не вынесет дороги и отстанет на втором переходе.
