Ознакомительная версия. Доступно 2 страниц из 9
Несколько человек подбежало ко мне.
Что уставился, наглец? Вынюхиваешь, хочешь подвести всех нас под монастырь? Я знаю его – он всегда лезет без очереди. Это, наверное, он вчера избивал старика… Что уставился – думаешь, тебя кто-нибудь боится? Он всегда нас преследует и шпионит за нами… Он соблазнил дочь моего соседа, ей всего шестнадцать лет, а он отказался жениться…
Они наступали, размахивали руками.
Ты из тех, кто всегда недоволен, тебе всегда всего мало, тебе подай и то, и это. А сам живешь припеваючи… за наш счет… Ему всех нужно обойти и пролезть первым. С этим человеком нужно быть поосторожней… Он не понимает, что мы его друзья и желаем ему добра, а если б он попал в другие руки, к тем, кто не знает, что такое человечность и порядочность… Да, с этими людьми нельзя иметь дело…
Дети, стоящие в толпе, смотрели на меня с любопытством, один подошел поближе, погладил меня по руке: «Не расстраивайся, дяденька, я знаю, что ты хороший», потом нагнулся, поднял кусок кирпича и свирепо бросил в меня, целя в голову. Камень врезался в стену и отскочил, больно ударив по ноге. Всю дорогу домой за мной кто-нибудь шел, как бы проверяя, не наделаю ли я каких-нибудь безобразий.
Я долго не мог уснуть, за окнами гудели разговоры, подходили и уходили группы людей и раздраженно обсуждали мое поведение, недовольно поглядывая в сторону моего дома. Когда кто-нибудь, особенно возбужденный, требовал, чтобы я вышел, что он хочет поговорить со мной, его удерживали, уговаривали: это-де совершенно бесполезно, и «он», то есть я, все равно ничего не поймет…
Что я чувствовал в это время? Я думал о том, что виноват перед ними всеми, и каждый из них лучше меня, но осуждают они меня не за то, в чем действительно моя вина, и осуждают несправедливо. У меня горела голова от стыда за себя и за них, билось сердце, отдаваясь стуком в ушах, и я не мог представить, как и когда кончится это мучение.
Мог ли я тогда предположить, что тучи рассеются и солнце заполнит всю мою жизнь? Я и сейчас не знаю, как это могло произойти, куда исчезли эти множащиеся цепи страданий и кто искупил вину мою и многих других. Но я знаю, что однажды наступило утро моего пробуждения, и я увидел… Увидел, что все стали свободны.
Простите за все, ваш Землянин.
* * *
И опять я утром иду по городу. Никого. На тротуары и мостовые нанесло песку… Отдельные дома стоят «по пояс» в барханах. Та же прозрачность воздуха. По пути к центру встречаются фыркающие и шуршащие машины, деловито и без помощи людей отрывающие полузасыпанные дома. Видимо, в этом городе уже мало кто живет. Несмотря на пустынность пейзажа, город не кажется заброшенным, на всем лежит печать чьей-то далекой заботы и любовной аккуратности. Улицы, полностью очищенные от песка, – есть и такие – блестят чистыми окнами и умытым асфальтом. Знаменитый собор Бартоломео Растрелли издали поражает завершенностью замысла: рядом с летящими куполами взвилась к небесам стремительная колокольня, постройку которой в свое время так и не удалось осуществить великому зодчему. Нашлись бережные руки, вложившие дерзкие мечты предков в современные конструктивы.
Лихо подкатил пустой, проветренный троллейбус, повез меня по новым мостам и проспектам, со свистом – через проезд под Невой, под летящим собором, мимо железнодорожных платформ – пригородных пересадок с метро на курортные поезда, мимо прежних раздумий, разговоров, мимо нового, того, что уже знал раньше и теперь уже не удивляющего. Знакомства с хмурыми, широкоплечими коротышками и пятиметровыми веселыми гигантами, одним движением руки легко переворачивающими тракторы и экскаваторы.
Все мои друзья за прошедшие сотни лет перекочевали на Черное и Средиземное моря; там теплее, там ласковое солнце и соленое море. На берегу моря они вспоминают свои прошлые жизни, очень давние, в рыбьих образах, на дне, среди водорослей, забытые жизни, постепенно растворившиеся в теплой лимфе планеты. Измученная земля, оставленная неблагодарным племенем людей, заросла дикими лесами; на перекрестках редких дорог теперь шатаются стада диких зверей, пьяных от сознания своей причастности к разумной жизни. В сохранившиеся крупные города приходят провинциальные газеты из звериных поселков «Волчий сын», «Медвежий угол», «Зубр»… Наивным письмом плетутся истории и легенды зарождающихся новейших культур и цивилизаций проснувшегося от спячки животного царства. Разгораются словесные бои, выясняющие правду – «нам нужна правда, одна только правда» – о возможности вегетарианства у хищников и безнравственности животноводства, о животно-ориентированном дизайне, о философиях леса, противостоящих человеческим философиям Востока и Запада. Природа проснулась, и человек снова занял в ней лишь некоторой важности место, не слишком маленькое, но и не особо выдающееся – ровно такое, какого он достоин на самом деле. Чувствую, что наша встреча состоится уже совсем скоро.
Любящий вас, ваш Землянин.
Опять о Невском
Чудные шестидесятые прошлого века, когда для огромной страны, казалось, начиналась новая жизнь. Почему казалось? – действительно начиналась. И для меня все только начиналось. 66-й год, мне – двадцать пять. Ах, Невский проспект, Невский проспект! Что влечет нас к тебе? Почему, придя домой и глядя в окно на яркое вечернее солнце, мы не находим себе места, не можем заняться привычными делами?… Мысли разбегаются, путаются, сердце стучит, нервно бегаем мы, шарим мысленным взором вокруг и не узнаем ни одной вещи, на которую он натыкается, пока вдруг… словно поняв какую-то истину, срываемся с места, модные брюки, рубашка в обтяжку, ловко сидящий пиджак – мчимся, скользим мягкими туфлями по шершавому асфальту – скорей, скорей, в сотый, тысячный раз увидеть гордый профиль и седые виски нашего Невского.
Неизменная молодость Невского, веселый шум Невского, калейдоскоп красок Невского.
Красавица Невского проспекта.
Затянутая в собственные стройные формы, погруженная в себя, ступает быстро и осторожно, оставляя огненный след, не глядя по сторонам, строгая сама к себе и непримиримая к окружающим – что может остановить ее, привлечь внимание, что кроме подвига? – да где там! Не до подвигов нынче.
Иной считает, что он сам по себе подвиг: я – художник, я – режиссер, я – полигон масскульта и всяческого поиска, я – извозчик цивилизации, я – необыкновенный человек – позвольте портрет нарисовать, позвольте о прекрасном поговорить, я раскован необыкновенно… вы не ругаетесь?.. не пьете?.. не ширяетесь?.. и переспать не хотите?.. – нет, нет, не смейтесь над ним, не ругайте этого «иного», боже упаси, он неплохой, добрый, хочет лучшего, он даже стеснительный, если разобраться. Ну, пусть он будет таким, какой есть – нелепый, претенциозный, будем любить его таким, у него еще столько впереди, а сейчас он счастлив на Невском проспекте, потому что ему двадцать пять.
Тот, кому двадцать пять от роду – разве может он не чувствовать себя счастливым на Невском? – так же, как его сверстники ранее, сто лет тому назад, – имеет ли он прекрасные усы, спускающиеся по нонешней моде к самому подбородку и придающие вид хотя и унылый, но достаточно зверский, чтобы прельстить современную профурсетку, определяющую уже только по этим усам характер прямой и суровый, привыкший защищать свою честь в сражениях у барной стойки, сочетающийся с городской «образованностью» и учтивостью, которые выражаются в глубоком понимании проблематики и особенностей супер-райфл, сабо и бит-музыки; или имеет счастье гордиться черной пушистой бородой, дающей владельцу ощущение спокойствия, достоинства и отражающей характер вдумчивый, интеллигентный, склонный к умственным занятиям и к умеренно-критическому отношению к материальной действительности, которое вполне позволительно для человека, получившего уже от общества свою толику материального и социального комфорта.
Ознакомительная версия. Доступно 2 страниц из 9
