Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 98
Надо думать! Восьмидесятипятилетняя женщина так женапоминает двадцатилетнюю, как… Думаю, не стоит ломать голову над поискомсравнений, потому что никаких сравнений тут вообще невозможно подобрать.Правда, зрение у меня осталось очень острым, я спокойно обхожусь без очков,поэтому убеждена: он не покрасил волосы, это был тот же натуральный,удивительный темно-русый цвет. И он помолодел, удивительно помолодел, как еслибы испил некоего напитка вечной молодости (может быть, завещанного ему Анной)!Худое лицо свежо и молодо, яркие серые глаза сияют как раньше… совершенно какраньше, то есть в то время, когда он разбил мне сердце. Я думала, оно никогдане заживет, думала, что никогда не соберу осколков… но ничего, я уврачевала этурану, склеила осколки… вот только кто-нибудь объяснил бы мне, зачем, ради чегоя это сделала? Неужели только ради того, что наплодить такое множество народу,которое могло бы заселить мой обожаемый Мулен и превратить это место,чудеснейшее, тишайшее место на свете, в «классный городишко», как выражаютсяони, мои внуки и правнуки…
Иногда я ненавижу своих потомков. Думаю, они тоже ненавидятменя – старую рухлядь (эти словечки тоже из их вокабулярия!), которая зажиласьна свете и никак не подпускает их к счастью. Счастье – это те восемнадцатьмиллионов франков, или три миллиона долларов, которые достались мне от моегопервого мужа и которые течение времени только приумножило. Эти деньгисоставляют мою собственность, и после моей смерти их унаследует вся эта свора.Кто бы только знал, что на этом свете, где мне совершенно нечего делать и гденичто не представляет для меня интереса (строго говоря, для меня даже самаяжизнь не представляет никакого интереса с той новогодней ночи 1920 года, когдаон отверг меня, когда сказал, что я не нужна ему!), меня держит только яростноенежелание доставить удовольствие моей семье. Вся эта орава с нетерпением ждетмоей смерти…
Где-то совсем недавно я прочла такую фразу: «Тот, ктозавещает свое имущество врачу, недолго проживет». Я здорово посмеялась.Наверное, мне следовало бы опасаться своих потомков, ведь среди них, особенносреди внуков, есть сущие мизерабли… да и меж особей женского пола встречаются,как выразилась бы одна из моих русских полузабытых нянек, настоящие оторвы.Знали бы они, дурачки и дурочки, что я только благословила бы ту руку, котораяпрекратит мои земные мучения! Но никто из них так и не решился сделать роковойшаг и приблизиться к богатству, отодвинув единственную преграду, которая стоитна пути, – меня. А впрочем, думаю, это истекает не из недостатка решимостиили жестокости, не из любви ко мне (ха-ха!), а просто из трезвого расчета.Ведь, пока я жива, сумма сохраняется в целости и на капитал начисляетсясолидный процент, а после моей смерти он будет раздроблен, так что каждыйлишний день моей жизни увеличивает личное достояние каждого из этих обормотов.
Еще вчера я была уверена, что мои потомки еще годика два-трипоскрипят зубами от злости на меня, но сегодня произошла эта встреча. И этозначит только одно: час мой вот-вот пробьет. Срок мой иссякнет, нить моей жизнибудет перерезана. Это сделает он…
Если когда-то кому-то попадут в руки мои записки, емупридется здорово поломать голову, прежде чем он хоть что-то в них поймет… Апочему я вообще уверена, что кто-нибудь прочтет мои записки? Ведь я пишупо-русски! Никто из моих потомков не знает этого языка. Ни у кого из них небыло желания знать хоть слово по-русски, а я не пыталась это желание пробудить.Зачем? Чужая, давно ушедшая жизнь, этакий бытовой и этнографическийплюсквамперфект. Теперешняя Россия – только название. Той страны давно нет.Одну из моих внучек зовут так же, как меня: Викки. Но смешно думать, будтомежду мной и этим младенцем есть хоть какое-то сходство. А впрочем… кто знает!Время покажет.
Время, которого у меня нет, потому что я сегодня видела своюсмерть.
Конечно, каких бы словес я тут ни накрутила, я еще не выжилаиз ума настолько, чтобы верить, будто встретила именно того человека, которогознала когда-то и любила всю жизнь. Молодость невозвратима, и даже его непощадило время, как оно не щадит никого. Может быть, его вообще уже нет вживых. Сегодня я встретила его призрак, вот что. Баунти… кажется, так егоназывают суеверные англичане. Призрак, который предвещает смерть.
В данном случае – мою смерть.
Правда, вот что мне очень странно: разве призраки носятджинсы и черные кожаные куртки? И разве призраки живут в реальных домах поадресу рю де Фобур-Монмартр, тридцать четыре, куда они попадают отнюдь несквозь стену, а через вполне материальную дверь с кодовым замком и с табличкой:«Nikita А. Cherchneff. Advocat».
Когда-то, давным-давно, и я входила в эту дверь!..
Франция, Париж
Наши дни
Похоже, назревал международный скандал.
Негритянка была какая-то слишком уж большая… Алёна и сама-тобарышня выросла не маленькая: и ростом взяла, и весом (хотя за последние годыот его излишков удалось избавиться путем постоянных и, не побоимся этого слова,титанических усилий), и вообще – у советских собственная гордость, на буржуевсмотрим свысока…
Так ведь это на буржуев! А негритянка была отнюдь небуржуйкой, а типичной бебиситтер, каких в Париже, да и во всем цивилизованноммире хоть пруд пруди. Бебиситтер – это тот, кто сидит с бебиком, с ребенком, апопросту говоря – нянька. Некоторое представление о няньках-негритянках Алёнаимела – ну как же, еще в детстве чуть ли не наизусть знала «Убитьпересмешника», а потом «Унесенные ветром» стали одной из любимейших еекниг, – но никакой параллели невозможно было провести между Кэлпурнией,Мамушкой – и этой черной фурией.
Ох и черная же она была!.. Алёна даже растерялась, увидевстоль близко так много разъяренной черноты.
Кожа у негритянки была гладкая-прегладкая, глаза в оченьбелых белках казались не черными, не карими, а густо-лиловыми, губы оказалисьпочему-то серые – то ли от злости, то ли от холода. Между прочим, начало июляне в самом северном на свете городе Париже выдалось ветреным, дождливым,прохладным, в пределах от пятнадцати до двадцати градусов, никак не выше,поэтому теплолюбивая африканка надела кожаное платье темно-шоколадного цвета,чудилось, сделанное из кожи другой негритянки, небось тоже не угодившей этойфурии и растерзанной, а может быть, даже и съеденной ею… А недальновиднаябарышня, явившаяся из страны русских морозов, тряслась в своих короткихбриджиках, эфемерных шлепанцах и топике, на который она, выходя из дому, все жедогадалась набросить ажурную белую кофточку. Ничего более теплого у нее с собойпросто не было (куртку забыла, растяпа!), а попросить кофту потеплей уприютившей ее в Париже знакомой она постеснялась.
Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 98
