– Он тебе разве не сказал? – Хрофт кивнул на Санчеса.
– Чел интересовался мобом, – ответил Санчес.
– Мобом? – Джим в задумчивости прошёлся по комнате. – Моб – это хо…
Тут за пределами дома загремело, и речь хозяина провалилась в этот гром, как неосторожный зевака в канализационный люк. Когда электричка пронеслась и уволокла за собой звуковой шлейф, до Хрофта донёсся обрывок заключительной фразы Джима:
– …случаем не газетчик?
– Что?
– Спрашиваю: ты не журналист?
– Нет, – Хрофт мотнул головой. – К чему спросил-то?
– Видишь ли… Журналистам в моб ход закрыт. Не любим мы их.
– Почему?
– Поймёшь. Значит, не журналист?
– А ты случаем не баба? – спросил Хрофт с издёвкой.
Джима от изумления пригвоздило к полу.
– С чего ты взял?
– Ридикюль у тебя дамский, – и Хрофт небрежно указал на маленькую сумочку, комковатым чёрным пирожком лежавшую на диване.
– Это не моё, – сказал Джим и сделался пунцовым.
– Ок, ближе к ветру. Моб – это хо. Дальше что?
– Я сказал, что моб – это хорошо. Моб – это невероятно хорошо, приятель.
– Примем к сведению. Давай конкретику.
– Будет тебе конкретика, – Джим положил на колени Хрофту пачку страниц с компьютерным текстом. – Читай.
– «Вспышка толпы, – прочёл Хрофт. – Именно так переводится с английского слово „флэшмоб“. Суть этого явления в том, что любое множество людей договаривается о синхронном выполнении неких заранее скоординированных действий. Информация, что, когда и в каком месте нужно будет сделать, распространяется через Интернет…» Гм… «Считается, что флэшмоб родился в Америке летом 2003 года, когда человеку по имени Билл удалось путём рассылки электронных и SMS-сообщений добиться, чтобы полторы сотни незнакомых друг с другом нью-йоркцев собрались в одном супермаркете на Манхэттене и попросили продать им мифический „коврик для любви“ стоимостью в десять тысяч долларов…» – Хрофт поднял удивлённые глаза: – Не пойму, в чём фишка?
– Не поймёшь? – На худом лице Джима отобразилась работа мысли. – Понять непросто, но всё-таки попробуй.
Очередной железнодорожный состав надвигался медленно, и голос Джима влипал в него, как муха в бутон цветка-росянки.
– Представь, что ты участвуешь в мобе. Улица… люди ни о чём не… И вот…исходит… – Джим с досадой повернулся к содрогавшемуся оконному стеклу, – …адно… читай пока.
Хрофт углубился в чтение и узнал, что последователи бесфамильного Билла называют себя мобберами. Они не имеют отношения ни к одной политической или общественной организации, не участвуют в акциях протеста или поддержки, не занимаются рекламой, не стремятся к популярности.
– К чему же они стремятся?
– К чему? – голос Джима отпочковался от затихающего гула. – К удовольствию!
Хрофт заворочался в кресле, всхлипнули пружины.
– Когда тебя принимают за дебила – удовольствие?
С соседнего кресла сорвался Санчес и, оттеснив Джима, забегал по комнате.
– Пойми! Когда один чувак стоит и тычет пальцем в небо, где ничего нет, его примут за дебила. Но когда двадцать чуваков собираются вместе и начинают тыкать пальцами в небо, где ничего нет, пипл, который не в курсе, начинает реально съезжать с катушек. Когда один выходит на улицу в разноцветных ботинках, над ним зубоскалят. Когда выходит двадцать – у народа срывает крышу: а может, не эти двадцать дебилы, а все остальные, которые чего-то в этом мире не догоняют? И вот, когда ты играешь моб и видишь все эти лица вокруг, когда чувствуешь, что народ в ступоре, это, брат, такой кайф!..
– Правда? – Хрофт серьёзно посмотрел на Джима.
– Санчес объяснил несколько примитивно, – поморщился хозяин, – но у каждого своё восприятие… Главное, что мобберы как бы показывают толпе кусочек другой, неведомой яви. Открывают дверь в параллельный… хотя почему в параллельный?… в перпендикулярный мир, который ни умом не понять, ни аршином не измерить. Это их собственный мир, они его сами придумывают. Они – посвящённые. Прочим остаётся только смотреть и завидовать.
Хрофт подумал о своих игрушках. А что? Это ведь тоже дверца в перпендикулярный мир, куда никогда не проникнуть тем, кто в него не верит. Сколько раз видел, как непосвящённые крутили пальцем у виска, прикалывались: мол, сдвиг у ребят по фазе…
– Стало быть, это игра?
– Скорее, искусство. Искусство моноцентрических агломераций. Каждый моб – своего рода коллективное произведение, в создании которого участвуют не только те, кто его придумал и осуществляет, но и те, кто при этом присутствует. Получается творческий симбиоз, где один автор действует сознательно, а другой – невольно. Получается спектакль с элементами экспромта. Короткий, но иногда очень захватывающий. Моб редко длится больше трёх-пяти минут. За это время его участники должны успеть привлечь к себе внимание, всех ошеломить, а после тихо раствориться в людской массе, из которой они вышли. Мы ведь не отделяем себя от массы, мы её часть, мы…
Голос Джима опять съела электричка. Пока грохот сотрясал стены, Хрофт сидел погружённый в размышления.
– Ок, – сказал он, когда восстановилась тишина. – Кто может записаться в вашу дружину?
– Кто угодно, – отозвался Джим. – Если его цель – играть мобы и получать удовольствие, милости просим. К сожалению, господа репортёры часто пишут о нас всякую галиматью, извращают саму идею флэшмоба, низводят его до уровня увеселения. Нам это не нравится. Поэтому я и спросил, не журналист ли ты.
– Нет, – ухмыльнулся Хрофт. – Я их сам не люблю. Про нас тоже много дичи пишут.
– К тому же моб срабатывает только тогда, когда окружающие о нём не осведомлены. Сценарии мы распространяем через свои сайты. Вообрази, что получится, если их начнут печатать в газетах. Тогда всё будет известно заранее и эффект неожиданности пропадёт.
На поясе Хрофта затрепыхался сотовый.
– У аппарата. Асмуд? Мир тебе. Не, я не дома. В Купчино, на стрелке. Сейчас освобожусь. Ты на колёсах? Тогда заезжай, подбросишь меня до Озерков.
Хрофт продиктовал адрес, заскорузлым пальцем вернул панель телефона на место, протянул Джиму бумаги.
– Ладно, в суть я въехал. Теперь вот ещё вопрос. Как бы на ваш прикол изнутри посмотреть?
– В смысле, поучаствовать? – уточнил Джим. – Нет проблем. Завтра в полдень намечается моб у Ладожского вокзала. Сцен обкатанный: все приходим к вокзалу с перебинтованной правой рукой и бродим в пределах взаимной видимости. На двенадцать-десять ставим на мобильники напоминалку, по сигналу снимаем бинты и бросаем в урны. Обязательно в урны, не на асфальт! Мобберы законов не нарушают. Ни гражданских, ни этических.
